И этим вечером забытая давно сказка всплыла в памяти, сделавшись не просто напоминанием о тех днях, но и идеей, воплощённым страхом.
Он шёл сквозь тёмный лес, к тропинке над отвесным обрывом. Не брёл, а решительно направлялся, ведомый целью. Выкрики и песни, что разносились над пляжем, растворялись в ночи, а гул Цехов приближался, гудением, похожим на урчание, отзываясь в его груди. В нём было не так уж много смелости, но сколько бы ни было, всю её Барудо сейчас собрал в кулак и продолжал свой путь.
Он и не стал даже присоединяться к гуляющим, вот уж два дня как вынашивая свой отчаянный план. Но ему нужно было знать наверняка. Даже если потом Герцог его вышлет, даже если лишит средств к существованию, но он должен узнать правду и успокоиться. Просто унять снедающую тревогу, доказать разбередённому разуму, что все кошмары он сам себе выдумал. И тогда завтра утром он наберётся решимости обратиться к хозяину открыто и попросить того подключить свои связи и узнать, где его сын обосновался, и передать ему весточку. С другой стороны, читать тот не умеет, да и Барудо не обучен письму. Но хоть на словах, через моряков.
А прежде он проверит всё и уймёт тревогу. Он уверен, что ничего там не найдёт.
Хотя… Хотя он расспросил местных, покидал ли кто остров в последнее время, и узнал, что никто, кроме его сына и Лута. А ведь про последнего так и не слышно было ничего, хоть Герцог и обещал, что он вскоре вернётся. Но Барудо также узнал, что вот в начале этого года пропала женщина из замковой прислуги — наверное, ей тоже захотелось другой жизни.
Барудо продолжал идти, то уговаривая, то подбадривая себя; ему казалось, что его ведёт сама судьба, потому что как только он задумывался о том, что же будет делать, когда доберётся до Цехов, то совсем не находился.
*
Люди скорее голосили, чем пели, водя хоровод вокруг костра, что высотой был с дом и опалял жаром все лица, обращённые к нему. Ильхо и Этерь вместе с ним плясали в первом кругу, положив, как и прочие, руки на плечи соседей по сторонам, стремительно увлекая друг друга по кругу, подпрыгивая и крича невпопад.
Пляски веселее Ильхо не помнил. Было легко, ноги сами неслись, сами отрывались от земли, слова песен летели высоко, вслед за искрами костра, поднимаясь, наверное, к самому облаку, расчертившему небо пополам, а пламя так пылало, что прогоняло любой отсвет розового прочь. Если и был во всём этом безумии смысл, то, наверное, в том, что утром он очнётся кем-то другим. Кем-то обновлённым, как само время.
Думать не нужно было, но не из-за страха. Сейчас нужно было просто веселиться, как делали это все жители острова.
Их было так много, они заполонили пляж, и плясали не все, и Ильхо, глядя на лица, проносящиеся перед глазами, находил этих людей беспечно радостными, подобными детям.
Хотя молодые лица встречались реже, чем лица, отмеченные возрастом, и на задворках разума вдруг вспыхнула мысль: он давно не видел детей, малышей — он помнил их только в детстве, но вот уж несколько лет, как не встречал ни одного.
Мысль эта канула в круговерти хоровода.
Когда их круг распался, чтобы пустить вперёд тех, кто ещё не участвовал в хороводе, они с Этерь оказались в четвёртом, самом широком кольце, где было не так жарко.
Он оставил танцующих и, отирая пот, побрёл к пригорку, где до сих пор сидели Тео с Лолли. Её, наверное, уже ждала мать — Ильхо так и видел, как та мерит беспокойными шагами свои покои, раздумывая, послать ли дворецкого лично на поиски дочери, — но сестра, кажется, и не думала уходить. Она, положив голову Тео на плечо, заворожённо смотрела на костёр, словно ничего великолепнее и страшнее не видела, а сам же Тео, прикрыв глаза, дремал, не расслабляя ни спины, ни плеч. Его коса сегодня охватывала голову на манер короны или головного убора, и в чёрные волосы были вдеты редкие цветы.
— Наверное, Королевой Цветов сегодня выберут тебя, — сказал Ильхо, опустившись рядом и толкнув друга в бок. Тео очнулся, вздрогнув, и окинул его медленно обретающим осмысленность взглядом.
— Я не против, — ответил он мелодично, но чуть хрипло. — Когда уже?
— Скоро, наверное.
— Ты пойдёшь с нами к замку? — подала голос Лолли. Ильхо глянул на неё из-за Тео, но покачал головой.
— Я до утра.
— А я засыпаю, — призналась она и села прямо, разглаживая вокруг себя подол юбки. — Но как же красиво. Почему ты не говорил мне, что так красиво?
— Я же звал тебя раньше.
Лолли ласково улыбнулась ему. Они ещё долго сидели молча, глядя на пляски и на костёр. В отблесках пламени всё смешивалось в пёстрый калейдоскоп: тёмные волосы, загорелые лица, светлые одежды — по кругу, по кругу. Этерь то появлялась, то пропадала в этом вихре.
— Я думал сбежать, — признался он, склонившись к уху друга. Тео оглянулся на него растерянно и с грустью.
— Сбежать?
— Да, со следующим караваном.
— А сейчас что… передумал?
Всё же Тео спрашивал не без надежды. Ильхо закусил губу и вновь посмотрел туда, где только что промелькнуло лицо Этерь, поднялись и опали копной её волосы.
— Обожду, — признался он, опустив взгляд к коленям. — Может, не со следующим, а с тем, что придёт после него.
Тео кивнул, своими тёмными миндалевидными глазами обшарив его лицо и будто разгадав все мысли.
— Дождись, пока ливни не закончатся.
— Они ещё не начались, — заметил Ильхо со слабой улыбкой.
Тео снова покивал и сказал:
— Завтра нужно ловить волну, пока не начало лить.
После того, как Этерь потеряла его новенькую доску, Ильхо пользовался своей старой.
— Я закажу ещё дерева.
— Не нужно, — ответил Тео с хитрецой, что нечасто прорезалась в его голосе. — У меня ещё оставалось, и я сделал тебе новую.
Ильхо счастливо потрепал его по голове, сбив несколько цветков на землю, и Тео отмахнулся от его руки.
— Мы пойдём, — решила наконец-то Лолли, и все втроём они поднялись.
Ильхо обнял каждого на прощание, тепло прижимая к сердцу и сестру, и друга, а они в ответ крепко прижимались к его плечу лицом, будучи ниже его почти на голову.
Они ушли.
— Королева цветов! Королеву цветов! — закричали вокруг, и только тогда Ильхо сообразил, что время уже перевалило за полночь.
Он не кричал со всеми, но был с толпой, когда на Этерь надели пышный венок и подняли на руках над головами, а затем понесли, качая, вокруг костра. Конечно, кто же ещё мог ею быть сегодня? Все смотрели на неё с любовью, а она возвращала им эту любовь, умноженную во сто крат, озаряя всех своей счастливой улыбкой. В какой-то момент Ильхо нашёл себя идущим совсем близко к ней, и Этерь шутливо коснулась его волос и тут же отдёрнула руку.
Гуляния затихали постепенно. Сначала народ всё больше разбредался по пляжу, расстилая на песке циновки и покрывала: кто-то доставал съестное и вино, кто-то засыпал, кто-то пел песни, другие же вели неспешный разговор и смотрели на тускнеющее ближе к рассвету облако. Да и костёр, прогорев, сделался ниже: его пламя больше не подкармливали и время его было отмерено.
Этерь нашла его прогуливающимся вдоль кромки воды, с закатанными до колен штанами и жилеткой, переброшенной через плечо. Венок всё ещё был на ней, но сполз на сторону.
— Можно с тобой? — спросила она, пока мрак кругом рассеивался.
Ильхо пожал плечами, отвернувшись и спрятав улыбку. Они побрели дальше бок о бок, и он сцепил руки за спиной, сжав в горсти чуть не слетевшую на землю жилетку.
Вода омывала его щиколотки, то накатывая, то отступая. Он первым решился заговорить.
— Мы завтра собираемся кататься на досках. С Тео. Хочешь с нами?
— А как же твоя работа? — съехидничала Этерь.
— Мы пойдём вечером.
Она придерживала руками подол платья, чтобы тот не намок. Ильхо уже не думал, что она ответит, но Этерь всё же сказала:
— Я тоже хочу.
— У тебя ещё есть шанс научиться стоять до того, как погода испортится.
— А когда она испортится?
— Через недели две-три. Бывает — раньше, бывает — позже. А если хочешь узнать что-то про погоду, спроси у фермеров — они лучше всех знают.