— Так что делало Этерь собой? Твои слова или синяя искра?
Герцог развел руками: он и сам многое отдал бы за ответы на эти вопросы.
— Эти искры — где ты их достаешь? Откуда они взялись?
Нет, этот лихорадочный блеск светлых глаз не сулил ничего хорошего: мальчик и впрямь был готов перевернуть мир, чтобы найти её.
Но Ильхо догадался и сам.
— Это Руперт, да? Он их добывает? Кто же еще.
Герцог не стал опровергать эту догадку.
— Где он их добывает?
— Это сложно объяснить. — Он устало растер переносицу, опускаясь в кресло. — Он сам не может объяснить, как выглядит то место. Туда можно добраться только на его корабле, по воздуху. Это больше похоже на облака на краю мира, где ткань мироздания еще не успела принять нужную форму. Мы назвали их облаками творения. С его слов, всякий, оказавшийся рядом, немедленно поражается безумием странного сорта, будто становясь не собой, видя вещи иначе. Даже с его умением подбирать нужные слова, он не нашелся, как описать это доступными человеку способами. Говорит, что это безумие можно только почувствовать. Хорошо то, что этот эффект действует только рядом с облаками. Там они и достают эти искры. Как ты понимаешь, такая экспедиция обходится недешево.
— Почему он продает их только тебе?
— Он бы и вовсе их не добывал, если бы я не просил. Наша дружба имеет двустороннюю выгоду. Я храню многие его секреты, в том числе связанные с кораблем. Я единственный, кто может изготовить необходимые для корабля детали. Если аккумуляторы солнечной энергии выйдут из строя, я единственный, кто сможет заменить их. Да, у него есть механик, но его познания не настолько глубоки, потому что не он участвовал в создании «Химеры», не он придумал, как использовать солнечный парус. И Руперт скорее удавится, чем доверит кому-то на материке хоть толику сведений о своем загадочном корабле. Он так боится, что его уведут, что предпочитает складывать все яйца в одну корзину и вовсе не иметь страховки, скажем, на случай моей смерти, чем позволить кому-то узнать свои секреты.
— В этом вы очень похожи, — Ильхо невесело усмехнулся.
— Тебе нужно поспать.
— Мне нужны все записи, что есть об этих искрах и о том, что ты делал с ними и своими… «людьми».
— Нет никаких записей. Я не доверяю такие знания бумаге. А инструменты… — Он обвел кабинет рукой. — Что из этого тебе нужно?
Ильхо глядел теперь осоловело, усталость явно подкашивала его.
— Мне нужно все, что понадобится, чтобы починить её.
— В этом я тебе помогать не стану.
Ильхо без истерик принял его отказ, он спустился на пол и неуверенной походкой направился к двери.
— Я убью тебя, если ты прикоснешься к Этерь, — бросил он перед тем, как выйти. И это не было пустой угрозой.
Герцог не проронил ни слова в ответ. Ильхо больше не был прежним. Но, если отбросить все прочие обстоятельства, это было вовсе не плохо.
*
Словно в тумане, Ильхо добрел до холла. Там ничего не переменилось: всюду виднелись разбитые фигуры, царил бардак, и только Этерь лежала целая и невредимая. Но все такая же неживая.
Ильхо тяжело опустился на нижнюю ступень, прислонившись к перилам.
— Лучше бы ты оказалась русалкой, — с грустью заметил он.
И незаметно для себя задремал.
========== Эпилог ==========
Он работал весь день. Три вырытые могилы зияли черной влажной пустотой. С утра прошел дождь, и копалось легко; сад одурманивал запахами, расцветшими от щедрой влаги.
Ильхо отбросил на траву лопату, раздобытую в опустевшем городке, и утер пот с лица низом рубахи. Он выждал две недели, чтобы дать себе время оправиться от раны, — и то не дождался полного заживления. Кое в чем отец был прав. Ему в любом случае нужны обе руки.
Могила тетки была выкопана тут же, в нескольких шагах. Она не упала в море, а разбилась о площадку причала под замком — Герцог сам похоронил её тем же днем, что и погибли все остальные, но для них не было заготовлено могил.
Ильхо же подготовил три.
Останки Лолли и Тео он сложил в корзины, принесенные с кухни. В корзинах же и опустил в землю. Этерь он оставил последней — не хотел видеть, как она лежит в могиле, словно спит, пока он будет закапывать сестру и друга.
Когда перед ним предстали два аккуратных холмика свежей земли, Ильхо, тяжело дыша, облокотился о лопату. Ладони жгло. Стоило, пожалуй, надеть рукавицы или обмотать их хотя бы тканью. Но он не стал этого делать. Закапывая Этерь, он хотел ощутить всю полноту даже этих необязательных мучений.
Но Ильхо медлил. Он смотрел на неё — долго, неподвижно.
Это был конец: об этом сказал тогда отец, об этом красноречиво говорили все доводы, да он и сам понимал прекрасно. Но… Но.
Для неё не все ещё было потеряно, а его жизнь больше ни для чего не годилась, так почему он не может потратить её на поиски?
Это новое для него чувство обладало потрясающей силой: оно ошеломило, придало сил духу и спокойствия мыслям. Это была решимость.
*
Он заподозрил неладное, как только они приблизились к острову. У него был нюх на подобные вещи. Поэтому, когда Химеру заякорили, Руперт приказал Руте достать подзорную трубу. У нее был один здоровый глаз, но им Старшая Бестия обрыскала весь остров.
— Там люди, — мрачно заключила она, подойдя ближе и понизив голос. — Мертвые люди на пляже.
— Мертвые или?..
— Или.
Тогда Руперт отправил вниз трех Бестий, пока сам продолжал изучать остров в трубу. «Дружище, ты все-таки вляпался, как я тебя и предупреждал».
Бестии вернулись через час. Они не стали обходить остров — только осмотрели замок.
— Там пусто, никого. Кроме одного пассажира.
— Пассажира?
— Это сын Герцога, и он просит разрешения подняться.
Руперт почувствовал, как неуютно сделалось в желудке недавно съеденному мясному рулету.
— Хорошо, поднимайте.
— Понадобится скинуть тросы для подъемов грузов — у него там здоровенный сундук.
Итак, прежде всего на борт был втянут тот самый сундук. Руперт не знал, из какой части замка Ильхо вытащил его на «посадочную» площадку, но в любом случае был впечатлен и его размерами, и количеством вещей, которые юноша собрался прихватить с собой в путь. Это могло быть серебро из замка. В конце концов, если он решил сбежать, то ему понадобятся деньги. Ведь скрываться от закона всегда лучше с деньгами, чем без.
Но Ильхо подняли на борт еще и с двумя заплечными мешками, в которых тоже что-то позвякивало.
А потом Руперт забыл про серебро и прочие глупости, потому что посмотрел на него и узнал с трудом.
Он подошел, чтобы поприветствовать, но вместо этого произнес с печалью:
— Мальчик мой, что с тобой случилось?
Из Ильхо словно выветрилась нежная юность. Черты лица сделались тоньше, острее, и — может ли так статься, что дело было просто в высоте, на которую он поднялся? — даже глаза его потемнели. Из светлой-светлой, теплой зелени, они вдруг стали напоминать цветом влажную зелень лишая на мокром камне. И смотрели на удивление трезво, без предвкушения, без обмана.
И Ильхо посмотрел на него этим своим новым взглядом, заставив Руперта почувствовать скручивающий приступ вины еще до того, как мальчик заговорил.
— Ты ведь знал? — спросил он без обвинения. — Знал, что он делает?
Руперт даже не стал накручивать нервно бородку на палец, он и не был виноват. Но и был тоже.
— Знал.
Ильхо провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость, отпечатавшуюся в уголках губ и в прикрытых веках.
— Тебе нужно отдохнуть, ты выглядишь невыспавшимся.
Ильхо кивнул.
— Я плохо спал в последнее время.
— Как давно?
— Месяц.
Одежда на юноше была вся темная, закрытая: высокий ворот, плащ, сапоги, перчатки и шарф — он основательно подготовился к путешествию по небу, разворошив, очевидно, еще тот гардероб, что был привезен отцом с материка. И на плечах у него была повязана черная, гладкая и слабо переливающаяся на солнце радугой кожа.