Но ведь могло что-то измениться? Раньше контур был почти чёрным, это я точно помню, возможно, судить пока слишком рано.
Да, цвет его метки поменялся. Каким он был, когда Алекс только вернулся?
Я закрыла глаза, вспоминая его появление. Вот он оттаскивает от меня Марка, вот делает странный жест рукой. На руке — чёрный узор в более светлом контуре.
Стоп!
А что за жест? И не от него ли у Марка случилась полиорганная недостаточность? Алекс же целитель, а любой врач — это ещё и очень, очень умелый убийца, вопрос только в этике.
Внутри всё похолодело.
Алекс действительно собирался меня убить. По-настоящему. И это не пустая угроза — он на такое действительно способен.
К моменту, когда муж попытался зайти в мои покои, я так и не пришла ни к какому выводу. Времени не хватило, чтобы собраться с мыслями, поэтому когда я открыла ему, то действовала на эмоциях, они звенели внутри, требуя выхода.
Слова сами слетели с губ.
— Алекс, ответь мне, пожалуйста, на вопрос. Когда ты пришёл в мой мир, то сказал, что планируешь снять брачную метку. Как ты хотел это сделать?
Он замер передо мной, глядя сверху вниз. Его поза и выражение лица почти мгновенно изменились, он скрестил руки на груди, и я сразу поняла, что он не ответит. Не скажет правду.
— Это уже неважно.
Вполне ожидаемый ответ, упавший между нами невидимой глыбой.
— Мне сказали, что метку можно снять только убив одного из супругов. Или есть другой способ? — не унималась я.
До невозможности хотелось поверить, что другой способ существует.
— Я уже сказал тебе, что это больше не имеет значения, — резко ответил муж, раздражаясь.
— Хорошо. Тогда поцелуй меня! — вскинула я подбородок, пытаясь найти на его лице отголоски тех эмоций, что испытывала к нему я.
— Нет!
Ответ прозвучал так звонко, как пощёчина.
— Хорошо. Скажи, а в смерти Марка замешан ты?
— Какого Марка? — нахмурился он.
Неужели он вот так просто, походя, убил человека и забыл о нём?
С каким монстром я связала жизнь?
— Того соседа, которого ты выкинул из квартиры, когда открыл портал ко мне. Ты его убил?
— Не люблю насильников, — он пожал плечами так, будто убийство даже не стоило обсуждения.
Я в шоке смотрела и осознавала, кем является муж.
— Знаешь, Алекс, я доверилась тебе дважды. Но третьего раза не будет!
Глупые, рискованные слова вырвались сами собой.
Я опустила голову, чтобы не показать застывшие в глазах слёзы, и закрыла дверь перед его лицом. Нам больше нечего друг другу сказать. Ни за что больше к нему не прикоснусь! И не позволю прикоснуться к себе. Пусть теперь сам себе массаж делает и осваивает искусство аутофелляции!
Какая же я непроходимая наивная дура! От клокочущей внутри боли едва получалось дышать. Как же я могла так ошибиться? Как могла понадеяться, что покрытый шрамами убийца — это тот Алекс, которого я когда-то полюбила? Как могла рассчитывать, что он меня вспомнит?
Или на что я вообще рассчитывала-то?
Ведь не девочка же, знала, что любовь нельзя ни купить, ни тем более заслужить. Хотела стать удобной и приятной? Окей, стала. Но дальше-то что? Каков был мой план на случай, когда я устану прощать, сглаживать углы и ходить на задних лапках? Олеся же предупреждала: «будь осторожнее, ты в этих отношениях на тринадцать лет дольше, чем он». Но я положила к его ногам всё, что могла — сбережения, себя, детей, свою свободу и право выбора.
И теперь полностью зависела от человека, для которого убийство — это дело, не стоящее даже запоминания.
Я почувствовала себя не просто глупой и преданной, а разорванной в клочья, раненной в самую душу, изломанной изнутри. Боль была настолько сильной, что я могла только сидеть, уставившись в одну точку, и молча смотреть, как по полу плавно перемещается серебристое пятно лунного света, а потом по тёмной комнате постепенно разливается утреннее сияние двух солнц.
Когда десять лет назад Алекс не вернулся, я теряла веру в его любовь постепенно. Тогда не было этого жестокого «Нет!», разделившего моё сознание на до и после. И у меня были дети.
Дети.
Они всё ещё нуждаются во мне. Я должна быть сильной. Если не ради себя, то ради них.
На завтрак вышла, механически передвигая ноги, глядя в пол и не давая ни малейшего повода к себе прикоснуться. Словно если муж до меня дотронется, я получу ожог кислотой. На Алекса смотреть не могла, это оказалось за гранью возможностей, даже слышать его голос было невыносимо. Держалась из последних сил, и меня едва хватило на то, чтобы сесть в седло. Полёт, который раньше вызывал восторг, теперь стал испытанием, ведь я знала, что когда он закончится, снова придётся столкнуться с мужем лицом к лицу. Причём в месте, которое принадлежит ему, и где никто не придёт мне на помощь.