То есть не то чтобы… Из бывших… Короче говоря, глухой тупик.
- Не расстраивайтесь. Из бывших - это не страшно. Главное, чтоб он человек был
хороший. Ведь он хороший?
- Обыкновенный.
- Тогда, возможно, она ответит взаимностью.
Вот такой вот разговор.
…………………………………………………………
……………………………………………………………………..
…………………………………………………………………………………
На следующий день я снова увидел малышку Настю.
Щенок был с ней. На этот раз он послушно вышагивал на верёвке рядышком.
Не до конца понимая, зачем, я пошёл за Настей и почти сразу нагнал её у какой-то
задрипанной закусочной.
- Настя! – позвал я, остановившись.
Она обернулась и вопросительно уставилась на меня.
Я шагнул к ней и сказал:
- Ну, здравствуй, Настя.
- Здравствуйте…
С нескрываемым удивлением на чумазом личике Настя глядела на меня и хлопала
ресницами.
- Куда идёшь? – спросил я, не зная, что сказать.
- На рынок. Одна тётя обещала ошмётки для Шарика дать.
- Ты сама-то есть хочешь? – Я осмотрелся. – А ну-ка, пойдём!
Я направился в закусочную. Настя, взяв щенка на руки, послушно двинулась за мной.
Там было сумрачно и пусто. За высокой грязной стойкой скучала костлявая баба лет
пятидесяти.
- С животиной нельзя, - ожила она.
- Вот что, красавица, - попросил я дружелюбно, продемонстрировав самую обаятельную
из своих улыбок. – Принеси-ка нам парочку бутербродов и два компота.
Обращение «красавица» явно озадачило тётку. Она постояла в глубоком раздумье,
затем, вздохнув, покорно отправилась на кухню или что там у них было.
В помещении было четыре прикрученных к полу высоких круглых столика.
Я принёс деревянный ящик, один из тех, что были выстроены в углу.
- Становись, - говорю, - на ящик, а то до еды не дотянешься. Давай мне щенка.
- Это Шарик, - объяснила она, протягивая мне собаку.
- Да, я знаю.
- Ты всё обо мне знаешь?
- Нет, не всё. Но многое. Где твоя мамка?
- Мама умерла. Зимой ещё. Меня хотели забрать… в этот… в детский дом… А я
убежала…
- Почему?
- Там плохо. Мне рассказывали.
- Но ведь там хоть кормят.
- Не знаю, - пожала плечиками Настя. – Одна девочка – её Лена звали – сказала мне,
давай убежим. В какую-то область, к её бабушке. Я говорю, ну давай. Мы убежали. А
Лену на путях поезд задавил.
Вот так вот просто и обыденно.
34
Вернулась костлявая. Выставила на стойку два стакана компота и тарелку бутербродов
с колбасой.
- Забирайте!
Я пошёл к стойке. Поблагодарил костлявую, не преминул опять ввернуть своё дурацкое
«красавица». Красавица же, промолчав, нахмурилась.
Плохо, думаю. Растерял я по тюрьмам своё природное обаяние. Или его никогда у меня
не было? Ну и хрен с ним!
- Я знаю, откуда ты всё про меня знаешь, - заявила Настя, когда я вернулся.
- Да?
- Да. Я даже знаю, кто ты. – На еду она даже не взглянула.
Лицо её было напряжённым, глаза ловили мой взгляд.
Какое-то тревожное чувство охватило меня. Даже стало душно. Душе.
Представьте себе, стало душно душе.
- Кто? – спросил я.
- Ты… - голос её дрожал. – Ты мой папа.
О Боже!
Широко открытыми глазами смотрела Настя мне в лицо, стараясь понять, правильна ли
озарившая её догадка или она ошиблась, приняв желаемое за действительное.
- Ты мой папа? – повторила она, на этот раз с заметной вопросительной интонацией.
А глаза не мигая глядели…
У меня было два выхода. Либо обмануть, либо… обмануть её ожидания.
Я неуверенно кивнул.
Она с облегчением прикрыла веки, из-под ресниц выкатилась слеза.
- Да, - сказал я очень тихо, - я твой папа.
Настя спрыгнула с ящика и бросилась ко мне. Я присел, она обвила ручками мою шею.
Шарик стал повизгивать, словно ощутил драматичность ситуации.
- Здравствуй, папочка!
- Здравствуй… дочка!
Сердце моё, множество раз битое ударами судьбы, болезненно сжалось, а босяцкая
душа подступила и встала комом в горле.
Господь Всемогущий! Клянусь Тебе всем святым, что было у меня в жизни, грехами
своими клянусь себя не пожалеть ради счастья этого ангелочка.
- Мама ждала тебя с войны, ждала-ждала, а ты не ехал…
- Прости, родная, прости…
Настя плакала и всё говорила что-то, говорила, глотая слова… Я и сам находился на
грани слёз.
Что же я наделал? Имею ли я право?
Без дома, без семьи, без денег и профессии, я взвалил на себя тяжёлый, а скорее всего,
совершенно неподъёмный крест.
…………………………………………………………..
…………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………
Уложив выкупанную, сытую и блаженно-счастливую Настю спать, мы с Татьяной сели
пить чай.
Я хотел объяснить ей, как получилось так, что девочка считает меня своим отцом, но
вышло, что рассказал ей всё. О себе. Всю правду. Абсолютно.
- В общем, Таня, - закончил я свой полуторачасовой рассказ, - вот такие пирожки. Я
вор. Точнее сказать, бывший вор.
Сидя напротив меня вполоборота, Татьяна глядела в окно, хотя за ним было черно, как
на душе эсэсовца.
35
- Что скажешь?
Однако Татьяна упорно молчала и смотрела в окно.
Я рассматривал её профиль и думал о том, что в моей жизни было не так уж много
женщин. А уж таких, как Таня, не было вовсе.
- Что скажешь?
Не поворачивая головы, она поинтересовалась:
- Ты собираешься воспитывать эту девочку?
- Я… Я готов о ней заботиться… Но если честно, я в полной растерянности… Я не в
том положении, чтобы усыновлять… ну… удочерять… Короче, ты понимаешь…
- Конечно, - медленно проговорила она, - я понимаю.
Мы помолчали - то ли каждый о своём, то ли вдвоём об одном и том же.
Проснулся сверчок и затянул, бездарь, свою неизменную, привычную, однообразную…
- Что же делать? – нарушил я первым затянувшееся молчание.
- Ничего не делать. Спать. - Она встала. – Если хочешь, я постелю тебе у себя.
Удары моего сердца участились.
- Не могу гарантировать тебе, что не стану приставать.
Она улыбнулась. Грустно так улыбнулась.
- А я и не прошу таких гарантий.
Таня направилась в спальню. Я проводил её взглядом. Посидел чуток ещё, чтоб
успокоиться, и пошёл за ней.
…………………………………………………………
………………………………………………………………………..
………………………………………………………………………………………
На следующий день, ранёхонько с утра, заявился Порох.
Я за эти дни существенно расслабился, поэтому не услышал, как он вошёл. Я лишь
сквозь сон почувствовал чьё-то присутствие, просто открыл глаза и увидел его стоящим у
кровати. Он стоял недвижимо и глядел на нас с Таней. Таня крепко спала, уютно
примостившись у меня на плече.
Я поднял свободную руку и приложил палец к губам. Не шуми, дескать. Порох кивнул
и повёл глазами в сторону. Выйди, мол, побазарим. Я осторожно вытянул руку из-под
Танюши и, тихонько одевшись, вышел за Серёгой во двор.
- Ну и как это называется? – грозно так и тяжело, прямо танком, попёр на меня
Пархоменко.
- Не будь наивным, ты ведь сам всё понимаешь.
- Ни хрена я не понимаю и понимать не хочу! Короче, Угрюмый, собирай свои кишки и
уматывай.
- Послушай…
- Я всё сказал!
- Не заводись, Порох. Я люблю твою сестру.
- Чего-чего? – Он скривился в лице и склонил голову вбок, как делают собаки, когда
увидят нечто удивительное для себя.
- Люблю и хочу с ней жить.