бы деньги. И весь мир у наших ног. Куда хотим, туда летим. Хочешь во Францию, хочешь
в Америку. В мире обязательно найдётся уголок, где нам понравится и мы осядем, чтобы
жить спокойно, без суеты и страха. Я не знаю, куда мы поедем… Мечта моя слишком
туманна… Но я знаю одно, здесь не будет нормальной жизни… Ты меня понимаешь?
Таня ласково коснулась пальцами моих губ. Я умолк.
- Ты не волнуйся, Стёпа. Я понимаю тебя. Но как же так – взять и уехать?
- Поверь мне, так нужно.
- Хорошо. Ты мужчина, ты решаешь. Только то, что ты предлагаешь, стоит больших
денег. Очень больших.
- Да, вот об этом я и хотел поговорить. Мы завтра с Сергеем едем к старым своим
знакомым, которые должны нам огромную сумму.
В её глазах мелькнуло недоверие.
- Стёпа…
- Пожалуйста! Не спрашивай меня ни о чём! И вообще не думай об этом. Просто
доверься мне. Хорошо?
- Я не знаю…
- Я знаю! Завтра в двенадцать тридцать поезд на Симферополь. Соберёшь только самое
необходимое, возьмёшь билеты и будете с Настей ждать меня на перроне.
- Стёпа, я боюсь.
- Сделай, как я прошу! Остальное на мне. Договорились?
- Стёпа…
- Сделай, как я прошу! Не думая.
- Хорошо, - сказала она и… расплакалась.
Я прижал её крепко к груди и стал гладить по голове, успокаивая, как маленькую.
- Ну, не плачь… Ну, Танюша… Всё хорошо… Не плачь…
…………………………………………………………..
………………………………………………………………………….
………………………………………………………………………………………..
Мы выехали поздней ночью.
За рулём сидел Привоз. Вождение, правда, не мешало ему болтать всю дорогу без
умолку.
39
- И на шо мне здалась такая жизнь, если у ней не будет взлётов и падений. Скучно,
девицы! Дайте мине выпуклости и впуклости, а до них ишо выражей. И шо с того, шо
имеется риск угодить головой у канаву, из канавы я…
- Ну помолчи ты, ради Христа! – потребовал Порох. – А то, клянусь, выкину из машины
к ёбаной матери!
- Есть ещё Порох! – восхищённо воскликнул Привоз. – Одно нехорошо – невры! Так
говорил мой кишинёвский дядя Амадей: невры! Вам, господин Порох, нужно кушать
яблочный кисель. В яблочном киселе крахмал и железо, а такая гремучая смесь укрепляет
невры. Но может случиться понос. Спросите у кого хочете. Особенно после кислого
молока. Так шо делаете выбор. Крепкие невры и жидкий стул или…
Сачок сидел рядом с Привозом, на переднем сиденье. Он обернулся к нам.
- Может, его придушить? Я справлюсь.
- Ну ты, дирижёр! – прикрикнул на него Привоз. – Держи свою клешню при себе, а то
вырву с корнем - и тебе нечем будет теребить своего дружка.
- Ладно, хватит базарить, в натуре! – приказал я. – Скоро нас ожидает… неизвестно что.
Не знаю, как вам, а мне нужно настроиться.
- Брось, бугор, пове…
- Закрой фонтан, я сказал! До тех пор, пока не приедем – все умерли!
Мы подъехали под утро, около пяти.
- Вон их дом! – указал Сачок.
- Мать вашу! – крикнул я. – Туши фары! Глуши мотор! – Я схватил Сачка за шею. – Ты
мог заранее предупредить?
- Ты сказал молчать.
Я в сердцах сплюнул и показательно вздохнул.
- Ох, бля!.. Ну и командочка!.. Ладно, выгружаемся. Дверьми не хлопайте!
- Не ссы, бугор! В такое время спят даже самые страшные грешники.
- Да? Тогда интересно, почему ты, сука, бодрствуешь?
Мы вылезли из машины. В ста метрах от нас в окружении высоких «корабельных»
сосен стоял мрачный дом. К нему вела извилистая, едва заметная тропа.
Ночь была светлой. То ли благодаря надкусанной серебряной луне, то ли из-за уже
приближающегося рассвета.
Я задрал голову вверх и уставился на краплёное многочисленными звёздами небо.
Подождал, может, упадёт какая из них. Нет, ни движения, ни мерцания, ничего. Казалось,
всё вокруг замерло в ожидании наших действий.
- Ну что, босота, с Богом! – я оглядел своих бойцов. – Ну! Давайте все к дому. Веером.
Приблизившись к дому, мы заняли позиции. Достали пушки. Я присел у двери и кивнул
Сачку. Он постучал. Как по мне, слишком быстро, почти сразу мужской голос, абсолютно
не сонный, спросил:
- Кто?
- Мирон, это я. Сачок.
- Ёбсель! Ты как добрался к нам?
«На такси», - прошептал я Сачку, но тот, видать, не услышал.
- Всю ночь до вас шёл. У меня важная информация. Отворяй.
Придурок!
- Ты думаешь, я мотора не слышал?! – заорал Мирон. Один за другим раздались три
выстрела. Пули пробили дверь и вошли в грудь Сачку. – Атас, братва! Сачок-сучара
лягавых привёл!
Потом раздался треск разбившегося стекла. И автоматная очередь стала щедро поливать
окрестности.
- Бугор, шо ты скажешь за наше положение?
- Оно не безнадежно, - отозвался я.
- Ты оптимист, Угрюмый.
40
- Да, бля, я угрюмый оптимист!
Отбежав на несколько шагов, я упал на землю. И выстрелил на звук автомата.
На крыше дома я разглядел чердачное окно. Я указал на него Пороху. Тот кивнул и
довольно лихо стал взбираться по стене на крышу. Желая отвлечь внимание на себя, я
вскочил и шмальнул раза три-четыре по окнам. Автомат умолк. Неужели я попал?.. Но
через пару мгновений автомат ожил. Я снова прильнул к земле. Приполз Привоз.
- Мать моя женщина! Мне есть шо сказать этим людям за гостеприимство!
- Привоз, животное! В доме, блядь, пять окон! Чё ты тут ползаешь, тварь? Обогни дом и
луканись в окно!
- Так а я за шо? Я поползу тудою, а ты стреляй!
- Ты, блядь, не учи отца ебать, козла вонять, а дедушку кашлять.
- Так я пополз?
- Пиздуй давай!
Я приподнял голову, посмотрел на дом. Пороха нигде не было видно. Должно быть, он
уже проник внутрь.
В этот момент сквозь автоматную очередь прорвался пистолетный выстрел, вслед за
ним ещё один. Автомат захлебнулся и затих. В наступившей тишине прозвучал ещё один
выстрел. И ещё один, и ещё… А дальше – ни звука! Тишина… Я слышал только стук
собственного сердца.
Я зыркнул на Привоза, он на меня.
- Шо творим?
- Ждём, - ответил я.
- Чего?
- Заткнись!
- Не понял?
- Засохни!
В томительном ожидании прошло минут пять-десять. Со стороны дома по-прежнему не
доносилось ни звука.
Хотелось курить.
Светало.
Прошло ещё пять минут. Подул лёгкий тёплый ветерок. Пустил волну по траве. Запели
птицы. Вначале робко, а затем разошлись по полной. Какой-то долбодятел мелкой дробью
застучал о ствол совсем неподалёку.
Я приподнялся. Потом встал во весь рост и не спеша направился к дому. Привоз за
мной.
Вышибли дверь. Вошли.
Внутри перед нами предстала немая сцена. В углу, у лестницы, что вела на чердак,
лежал мёртвый Порох с дыркой во лбу. У разбитого окна остывали два жмурика. А
напротив, на полу, облокотившись о кровать, полулежал-полусидел Стос. Всё его
туловище было в кровавых бинтах. В руке он держал пистолет и смотрел на нас пустыми
безучастными глазами.
- Брось шпалер! – приказал я ему.
Он безоговорочно отбросил пистолет в сторону.
- Послушай, Стос, нам нужны только бабки.
Стос криво усмехнулся:
- Всем нужны бабки.
- Я церемониться с тобой не буду. Я порежу тебя, гниду, на куски. А потом обыщу весь
дом. И даже если – в худшем случае – денег я не найду, я не расстроюсь. Я буду жить, и
жизнь моя будет красивой. А ты, насекомое, будешь гнить…
- Да шо ты с ним базаришь, Угрюм! Я ему щас все ногти вырву – расскажет даже, где
бабушка мелочь держала.
41