лирику:
- Есть у меня в Калининграде одна знакомая циркачка. Видел бы ты, что она в койке
вытворяет! Такие позы принимает – голова кружится! Хочешь, дам тебе её адресок? Авось
пригодится…
Становилось скучно…
Я вспомнил Алексеева…
…………………………………………………………..
…………………………………………………………………
………………………………………………………………………..
Сильным человеком был Алексеев. Твёрдый такой, что твой шанкр.
Я спросил его как-то:
- Тебе бывает страшно?
- Бывает, слава те Господи.
- .?!
- Именно так, Угрюмый. Без страха задохнуться можно. От тоски-то.
Да, Алексеев шёл на риск добровольно. С большой охотой шёл.
Меня-то страх преследовал. Всю мою сознательно несознательную жизнь.
Я, признаюсь, не шибко храбр. Точнее, вовсе не храбр. Трус, откровенно говоря
коротко. Не скажу, что считаю, будто это плохо. Страх порождает осторожность, ну а уж
осторожность нашему брату порой ох как необходима. И на работе, и так, по жизни.
Но вот на фронте… Там был особенный страх. Он не помогал. Он душил тебя. Он
давил на тебя. Он раздавливал… Страх тот надо было перебороть. Страшно было не в
бою, нет. Когда шёл бой, я уже не боялся. Потому как некогда. Многим, наверное,
страшно не во время опасности, а до. Да-да-да, страшно всегда было до… Вот скоро в
атаку. Десять минут до неё… Девять, восемь, семь… Артиллерия лупит вовсю… Шесть,
пять… Летят снаряды в ту сторону, в которую, покинув окоп, придётся бежать и тебе
22
через каких-то там… Четыре, три… Господи, Господи, спаси и сохрани… Две… Сейчас
всё стихнет… Одна… И полезет комбат из окопа, встанет во весь свой рост… Ой,
мамочка моя родная…
- Батальо-о-о-он! За мно-о-о-о!..
Ах, чтоб тебя!.. Вот он – момент истины.
Шевелись, пехота!
А каждое движение помогает помаленьку, по крупицам, стряхнуть с себя надоевший
страх…
Бежишь. Ближе к смерти, дальше от страха. Бежишь, вдруг слева кто-то падает, словно
натолкнулся на что-то невидимое. И промелькнёт в голове мысль, без злорадства, но всё-
таки с ощутимой долей некоторого облегчения: «Убит!.. Не я!.. Другой!..» Потом справа
кто-то споткнётся смертельно, потом впереди – перед тобой, и снова справа… А ты всё
своё: «Не меня – другого!.. Не меня…»
В эту ночь ты не ляжешь спать. Ты провалишься в сон. К слову сказать, никаких снов –
ни плохих, ни хороших – ты не увидишь. Свалишься как подкошенный, сытый и
выпивший, в ржавой от крови гимнастёрке, и будет тебе не холодно и не жарко. Ты
отключишься. Потому что ты выжил, но очень-очень устал.
…………………………………………………………….
…………………………………………………………………..
………………………………………………………………………..
Ну что тут скажешь? Что тут скажешь нового? На войне, как на войне.
Острых ощущений лично мне и без войны хватало. Такова наша жисть, как говаривал
Коля Хриплый с красноречивой фамилией Лягайшвыденько. Такова наша жисть, -
говорил он, - фраера в штиблетах по персидским коврам шлёпают, а босяки резонно по
лезвию бритвы ступают.
Хриплый любил жить красиво. На широкую ногу. В дорогом костюме, на собственном
автомобиле, ехал он из козырной гостиницы завтракать в лучший ресторан города. Поев и
обеспечив безбедное будущее официантке своими чаевыми, спешил на ипподром.
Испытав в паре заездов судьбу, он с товарищем брал двух проституток и отправлялся за
город, загрузив по дороге машину шампанским и всякими деликатесами. Иногда, если
находил, тянул за собой живую музыку – каких-нибудь местных лабухов или цыган.
Таким образом за два-три дня он прожигал огромные, бешеные суммы. Затем автомобиль
уходил в уплату неожиданно появившихся долгов, мятый и грязный костюм
выбрасывался, а их хозяин, отоспавшись и слегка похмелившись, но всё равно хмурый и
злой, отправлялся за тяжёлым рублём.
Лягайшвыденько был краснушником. Товарные вагоны с особо ценным грузом,
государственной собственностью, выкрашивали тогда в красный цвет. Вот эти самые
вогончики Хриплый с напарником и грабили. На полном ходу, естественно. Как иначе?
Поезда с такими вагонами охранялись и на станциях лишней минуты не задерживались.
Так что только на ходу. В пути.
Краснушники, работая, рисковали не столько свободой, сколько самой жизнью. Ночью
на каком-нибудь крутом повороте или разъезде, когда поезд притормаживал, снижал
скорость, они ловко взбирались на крышу вагона. Снаряжены, что твои альпинисты – ну
разве без этого… как его?.. без альпенштока. Они дожидались, когда поезд вновь
разгонится, и приступали к своему очередному безымянному подвигу на самой
бессмысленной войне за денежные знаки. Один страховал другого, который спускался по
верёвке вниз, взламывал замки и, забравшись внутрь вагона, выбрасывал из него пакеты,
или коробки, или тюки с товаром. Следом, собравшись с духом, прыгали они.
Это самая рискованная часть их работы. Поезд мчит на всех парах. Ветер, свища в
ушах, бьёт в лицо, сбивает дыхание. Необходимо точно рассчитать, улучить момент,
23
чтобы удачно прыгнуть в сторону хода поезда между проносящимися мимо столбами,
которые сменяют друг друга с пугающей быстротой и едва различимы в ночи.
И только потом, если всё прошло гладко, если тебя не расплющило об столб, если тебя
не затянуло под чугунные колёса, если ты не свернул при падении шею или не разбил
башку о случайный булыжник, можно спокойно хромать назад и собирать по пути
награбленное добро, свою добычу. Ювелирные изделия. Цветной металл. Ткань. Мех.
Кожа. Просто деньги. У краснушников всегда самая крупная добыча. И сроки тоже
крупные.
Лягайшвыденько был краснушником. Тут ключевое слово «был»… Жизнь у него была
красивой и короткой.
К чему я о нём вспомнил? Наверно сказать не смогу. Так…
…………………………………………………………..
………………………………………………………………….
………………………………………………………………………..
- О Пивоварове слышал? – спросил Прохоров.
Ну кто ж, думаю, не слышал о главном суке Советского Союза.
- Я даже сидел с ним в одной камере, - говорю, - в Питере ещё до войны.
Пивоваров первый предложил идею создания боевых групп, так называемых «летучих
отрядов» сук. (К слову сказать, такие же отряды, в противовес сучьим, были созданы и из
воров.) И сучья война перестала быть стихийной кровавой бойней, а стала неким,
управляемым правоохранительными органами, процессом.
Группа Пивоварова три года наводила ужас на воров и их приближённых. И в отличие
от, например, «ребровцев» или «кравцовцев» (их ещё незаслуженно называли
кровопийцами) «пивоваровцы» не просто резали блатных, они их беспощадно «трюмили».
Такую же политику проповедовал и Алексеев. Но размаха Пивоварова мы никогда не
достигали. К тому же мы хотели только одного по большому счёту - спокойно жить
дальше. Другое дело Пивоваров. Он хотел, чтобы все привилегии, принадлежавшие по
закону ворам, перешли к сукам. Все представители других мастей – мужики, фраера,
контрики, воры и прочие – должны были признать их власть и беспрекословно
покориться.
Но скоро в лагерях появилась ещё одна реальная сила. Автоматчики. Так их называли.