– Спокойной ночи, Олененок. – Джоанна остановилась у своей двери, и он осторожно обхватил ладонями ее лицо и заглянул в глаза. – До чего ты прелестна…
На этот раз поцелуй был неистовым и жгучим. Его руки скользнули под ее расстегнутое пальто, затем под мягкий шерстяной свитер, и она ощутила их обжигающий жар на своей груди. Она чувствовала, что он весь дрожит, его сердце бьется о грудную клетку, как кузнечный молот.
Любовь, подогреваемая желанием, которое он не в силах был скрыть, воспламенила Джоанну. Она поняла, что отвечает на его поцелуи все более страстно и шепчет его имя, голова ее кружилась, она бессознательно прижималась к его сильному телу.
– Черт возьми, Джоанна, еще минута – и я за себя не отвечаю, – проговорил он сдавленно и снял ее руки со своих плеч. Джоанна видела, что он едва владеет собой. – Тогда я запятнаю свою репутацию, – заявил он с мрачным юмором. – Может быть, ты сейчас и не против, но я вижу в твоих глазах сомнение, а это значит, что ты мне все еще не доверяешь.
– А разве это так важно, чтобы я тебе доверяла? – проговорила она дрожащим голосом. Доверять ему? Да она отдала бы жизнь за него!
– Как ни странно – да. Ложись спать, мы увидимся утром. – Его голос внезапно стал холодным и отчужденным, он круто повернулся и, не дождавшись от нее ответа, побежал вниз по лестнице.
Лос-Анджелес превзошел все ожидания Джоанны, и даже более того. Но потрясение, вызванное внезапным появлением Хока, долгий перелет и не отпускавшее ее нервное напряжение сделали ее глухой и слепой, когда они прибыли на западное побережье. Ее органы чувств отметили, что здесь приятная погода – после ледяной измороси, которую они оставили в Париже, теплый мягкий воздух напомнил ей погожую английскую весну. Но переезд из аэропорта до дома Хока на Беверли-Хиллз она помнила смутно – давала знать о себе физическая и умственная усталость, накопившаяся за последние недели.
Хок заботился о ней в своей обычной манере – спокойно, твердо и властно, так что Джоанне оставалось только покорно следовать за ним.
Когда они подъезжали к особняку Хока, Джоанне бросились в глаза окружавшие его высокие стены. Затем они вышли из машины и направились к распахнутой двери, у которой поджидала хорошенькая горничная, и следующим впечатлением Джоанны было обилие огней, красок и жизни.
В необъятном холле царила самая огромная елка из всех, которые ей доводилось видеть, вся красно-золотая, украшенная большими золотыми шарами, звездами и ленточками, на крошечных красных свечах трепетали язычки пламени, на ветках плюща блестели золотые ягодки. Все это чудесно гармонировало с темно-красными диванчиками, стоявшими по периметру огромного ковра, устилавшего пол. Под елкой стопочками были сложены подарки, завернутые в блестящую золотую фольгу и перевязанные зелеными и фисташковыми лентами.
– Как красиво, – еле слышно выдохнула Джоанна, но Хок услышал и различил отрешенную нотку, свидетельствовавшую о близости обморока.
– Завтра она тоже будет здесь, – сказал он спокойно, – как и все прочее. А теперь тебе пора в постель.
Даже изнемогая от усталости, она услышала слово «постель», произнесенное Хоком Малленом. Она еще не успела собраться с духом, чтобы спросить, как разместят ее на ночь. Но это не имело значения – он, как всегда, прочитал ее мысли.
– Мне жаль, Джоанна, но сегодня ночью тебе до меня не удастся добраться, – сказал он иронически, не обращая внимания на стоявшую рядом горничную, отчего краска стыда залила все бледное лицо Джоанны. – Пока ты у меня в гостях, у тебя будет отдельная комната, и прошу тебя не бегать ночью ко мне по коридору…
– Хок, это не смешно!
– Ты страдаешь от резкой смены часовых поясов и хронического переутомления, – продолжал он, словно не услышав ее слов. – Завтра не спеши вставать, хорошо? А сегодня после того, как ты примешь ванну и ляжешь, Кончита принесет тебе ужин.
– Я не ребенок, – быстро возразила Джоанна.
– Можешь мне об этом не напоминать. – Он с наигранной плотоядностью посмотрел на нее, но его глаза смеялись, и Джоанна, сама того не желая, улыбнулась. Он просто невозможен, а она любила его так сильно, что ей делалось страшно.
Апартаменты, отведенные ей, Джоанна видела только в голливудских фильмах.
– Кончита приготовит тебе ванну. – Хок сделал знак горничной, которая немедленно скрылась в отделанной голубым мрамором ванной комнате; помещавшаяся в ней ванна запросто вместила бы команду регбистов. – А пока ты будешь там нежиться, она распакует твои вещи. Когда будешь готова ужинать, подергай за шнурок – он висит над кроватью.
– Хорошо… спасибо. – Она была слишком измучена, чтобы маскировать свою растерянность, и сейчас, стоя посередине роскошной голубой гостиной, очень напоминала утомленного ребенка.
– Иди сюда, – позвал Хок тихо и поманил ее к себе. – Утро вечера мудренее, Джоанна. Хотя бы в этом поверь мне. – Он обнял ее почти по-братски, и ей стало хорошо и спокойно. А когда он поцеловал ее – очень сдержанно, словно младшую сестру или незамужнюю тетушку, – и вышел, она замерла как вкопанная посреди комнаты, не решаясь сделать хотя бы шаг – боялась, что подведут ноги.
Оставшись одна в ванной, она расплакалась.
Разве могла она состязаться с красивыми и искушенными женщинами, к которым он так привык? – спрашивала себя Джоанна жалобно, лежа в теплой ароматной воде с закрытыми глазами, и горячие слезы катились по ее щекам. Даже самые тяжелые времена в детском доме не могли сравниться с отчаянием, захлестнувшим ее.
Даже нельзя было сказать, что это Хок пригласил ее в свой дом. Его дед пожелал с ней встретиться, и вот ее доставили сюда, как сверток, посылку, думала Джоанна, мучительно страдая. Вот и все, чем она для него является – не лишенной пользы вещью, предметом обстановки, преданной подчиненной… Ох, остановись, довольно! Даже охваченная терзаниями, она поняла, что зашла слишком далеко. Она нравится ему, она привлекает его физически – в этом Джоанна была уверена, несмотря на свою неопытность. Он с удовольствием сделал бы ее своей любовницей, он сам дал ей это понять. Да, он, несомненно, испытывает к ней влечение – беда лишь в том, что это влечение недостаточно сильное, чтобы перейти в любовь.
Но она-то любила его по-настоящему, и потому вся ситуация была тупиковой. Ни один из них не мог выйти из нее победителем.
Джоанна сидела в ванне до тех пор, пока вода в ней не остыла. Она вымыла голову и вылезла из воды, удивляясь, что ноги словно налились свинцом. Потом надела ночную рубашку и забралась в постель; позвонив, стала ждать Кончиту с обещанным ужином. Хотя есть совсем не хотелось…
Вот только вслед за вежливым стуком в дверь на пороге появилась вовсе не горничная…
– Хок! – Она в замешательстве замерла, сознавая, что рубашка ее мало что скрывает, лицо не накрашено, волосы разлохмачены. – Что ты делаешь?
– Несу тебе ужин, что же еще? – Он приблизился к кровати с небрежной грацией хищного зверя. В черных джинсах и шелковой рубашке цвета слоновой кости он выглядел еще более сногсшибательно, чем обычно. – Садись и поешь, пока все теплое, – добавил он как ни в чем не бывало.
– Я… ты… поставь поднос на кровать.
– Джоанна, это скучно, в конце концов, – сказал он раздраженно, и Джоанна не могла винить его за это. Он считает, что она ведет себя как наивная школьница, а не взрослая женщина. Конечно, другие его женщины были бы только рады продемонстрировать товар лицом, но они ни за что не позволили бы застать себя врасплох. Но разве могла она предположить, что ему вздумается самому принести ей еду?
– Здесь два бокала, я подумал, что мы могли бы отметить наступление Рождества, распив бутылочку шампанского, – заявил он, наблюдая, как она усаживается на широчайшей кровати, старательно завертываясь с головой в простыню. – Ты замерзла? – спросил он вкрадчиво.