Илиада

Победоносно Терпенье и милостиво Благочестье,
Скромность веселая и Простота неистомная, Ревность,
Трезвая в деле, бедой никакой не колеблема Стойкость;
360 Странникам милая Тишь[274] и страж вселенной, Согласье,
Правды и Прямоты оплот.[275] Без защиты стояли
Сестры, имущие зреть весь народ и Девкалиона,
И призывали вождя, зане не казалось спокойным
Поприще их и, хоть изгнаны все были Фурии в Тартар,
Страх оставался. И вот, породить готово Минерву,[276]
Восколебалось чело Юпитера: все возгремели,
Бурно кружась, небеса, и радостнее не бывало
Дня для богов.[277] От отца такового приявши рожденье,
Путь открывает богам, изженяет Дир[278] и чудовищ,
370 Доблестей страж,[279] предваряющая их движенье Паллада.
Вот Юнониной брани предмет; ты зришь, дарданиец,
Мощную Марсом Минерву, чья длань умела грозливу
Флегру сломить. Я зрела — о том рассказать ли? Но все мы
Знаем, как изнурены Энцеладовым пылом Циклопы,
Сотню колчанов и стрел Ниобиных презрел сторукий
Враг, как неба искал Тифоэй, задыхавшегось Марса
Одолевая.[280] В тот час где Маворсова зрелась Юнона?[281]
Хоть числом бы могла пособить, подступила б поближе,
Ради скиптров своих ополчась![282] Почти на небесном
380 Ложе с Дитом своим обнималась уже Персефона,
Как напоследок, с одров боязливых Сатурния прянув,
Так вопиет: «О Паллада! увы нашим судьбам![283] что медлишь?
Нас теснят!» Я пришла. Медузы, Горгониной девы[284]
Мощь понимала она, понимала, что злато сияет,
Сильно не блеском одним, когда небо, скиптр и пенаты
Робкой вернули мы. Пусть теперь она неблагодарна:
Наше деянье — и царство ее,[285] и с Юпитером мирный
Сон! Но когда поборать я бессильному стала Олимпу,
Тут и “богиней” меня, и “мужественной” нарекали.[286]
390 Вами свидетельствуюсь, о боги, в коликих дерзаньях
Грудь и глава трудились мои», — и их обнажает,[287]
К небу очи воздев. «Вот стыд, вот ужас шелома
И щита, вот Юнонин укор.[288] Родил ли керастов
Вышний Юпитер? Кому поношения мечет, пусть вспомнит
И пощадит богиня своих. Рожден был могучий
Ею Вулкан — пускай: не завидую, что со стопою
Слабой на брань он грядет, что кует он цепи искусно».
Так речет и, косой метнувши взор на Венеру,
Молвит вновь: «О дела, достойные смеха пиитов!
400 Вот, порождает слова, имена вращает,[289] безделки
Дев Пиерид перенять и наши не брезгая листья.
Худо ж училась она иль память слабее, чем должно.[290]
Имя Палладе пришло от «паленицы», но с высокой
Блеском заслуги едва сравнится славное имя.[291]
Славный Парис — для чего изливаю, докучная, истин
Множество, славой дышу, расточая слова? оскорбила,
Может, богов я: но вслед за примером иду;[292] подневольный
Грех извинителен. Речь недостойную внял ты Юноны —
Но умолкаю.[293] Рекла — признаюсь и скорблю — горделиво
410 Я, но неложно. Триумфов красы, изнеженной славы[294]
Я не ищу, чтобы в низменных мне ослабнуть повадках,
В подлых забавах. С таким обличьем дивным Венера,
Ловчий людей, пусть цветет![295] Увы, добродетель исчезла!
Если бы боги судили меня! Воздвигает Киприда
Брани на всех, побежденным мила, и кичится, что власти
Мир подвергла своей. Сколь редка секира златая,[296]
Сколь к добронравью любовь! Раздробляет сердечную крепость
Сладостный яд,[297] любезная топь, безумие льстиво,
Нежное зло, веселый недуг. Так жаждет присвоить
420 Гибель продажная мир, Венера, на всех нападает,
Стрелоносца обняв своего,[298] и, пример подавая,
Марсу она и Вулкану родит.[299] Быв скромнее когда-то,
Смертных довольствуясь гнуть под ярмо, не гнала она звезды[300]
В сети и в стадо свое, не разила кротким перуном
Бога перунов,[301] и Кинфий еще на пламень сильнейший
Во изумленье не зрел, и страсть Трезубца в ту пору
Не закипала среди пучин, и мог справедливо
Зваться Свободным Вакх.[302] О стыд! Эгеоново чадо,
Местница поздня,[303] богов донимает, неба взыскует,
430 С хладным изверженная отцом,[304] лишенным срамного…
Рдеюсь я продолжать. И меня, упорна, всемощна,
Подлинно, тщилась прельстить Венера: но отступила,
Ибо я стереглась; будь бы мир проницателен так же!
Сколь ее ласков обман! Но всех свирепей учтивый
Враг. С лукавым лицом,[305] помощницею притворяясь,
В скорбь превращает любовь, расторгает меж градов союзы,
Тверди крушит она, всё во внезапного Марса ввергает.
Рати соступятся — тотчас она отступает;[306] в кипенье
Брани она холодна. Тут оружье помощник: Паллада
440 Служит, Венеру ж корят. Ее промысел гнусен: стрекает
Кротких, крепких она бессилит и тянет в добычу
Мир, которому шла добычей. Проступок взаимный
Во обоюдном стыде утешенье достойное видит.
В ясный вид не могу многоликого втиснуть Протея —
Все перемены исчесть, весь запутанный норов Венеры
Я не примусь.[307] Довольно того, коль, по неким намекам
Узнана, не обольстит беспечных. Но скажет ли кто-то,
Что не предупрежден, коль примером ему вся вселенна?
О Приамид величайший, коль я прославляюсь во всякой
450 Храбрости Марса, тканье Арахны, учености Клио,[308]
Коли длани твоей будут нужны даренья Минервы,[309]
Коль вам заступа нужна, коль в вашей Палладиум блещет
Крепости, коль за красу достойна дева награды,
Мание дай и, судья, судьбу Илиона не презри!»[310]
Кончила. Вид храня, ее мыслям и речи приличный,
Веждами вкруг поведя, садится. Встает тут Венера,
Осью привезена идалийской, и глас разрешает
С некою скорбью, но взором тиха и челом безмятежна: