— Не попали, суки. Я на дорогу сел, руками машу. А они ссат подойти, показывают — уходи, падла. И я тогда лёг. Прямо посреди дороги. Чтобы не объехали. И тогда они слезли с брони и подошли. Ты кто, спрашивают. А я не могу ответить. Смеюсь только и на цепь показываю. Она размоталась и в пыли лежит, сука. Как змея из железа…
В конечном итоге Афганца подобрали, расковали, дали воды, расспросили и привезли в военный городок рядом с Кундузом, в штаб 149-ого гвардейского мотострелкового полка. Там его данные записали, переодели, помыли, определили в полковой медпункт, и начальник особого отдела отправил запрос по рядовому Андрею Полякову в штаб 40-вой армии.
— Ну и всё, — Афганец скалил в улыбке прокуренные зубы. — Отъелся я, рука подзажила. А потом комиссия. Полкан такой кричит мне: «Чё, сынок, ты снова в строю. Горишь желанием выполнить интернациональный долг? Мы тебя к званию сержанта представили и медали «ЗБЗ». А я ему, суке усатой: «Да пошёл ты на хер, чма кусок!» Мне ж пох, я ж умер там… В горах. Короче, комиссовали меня в итоге, по дурке. Майор из больнички написал: «органическое повреждение ЦНС». Короче, с башкой что-то типа. Но я думаю, они поняли там, что служить в их этой армии я больше не стану да и всё. И отправили меня домой, падла…
Домой — это означало в Средневолжск. Медаль «За боевые заслуги» Афганец все таки получил и оказался первым награждённым на той войне из всех средневолжцев. За это его пригласили в горком, пожали руку, предложили работу в райкоме комсомола и выделили однокомнатную квартиру в новом доме на «Тридцатке», то есть на Тридцатом квартале. Это был восемьдесят седьмой год, Серый как раз собирался в армию. Сейчас на дворе был девяносто второй, Афганец разменял четвёртый десяток и выглядел так, словно ему уже было под пятьдесят.
Афганские горы вытянули из его и без того не очень крепкого тела все здоровье, рыжий шакал со впалыми боками выпил душу, а водка довершила разгром, превратив Афганца в ходячего мертвеца. Серый не любил, боялся и ненавидел его, но при этом жалел и считал кем-то вроде дяди или старшего брата, хотя жалеть было не за что, а по факту Афганец приходился ему отчимом.
Пока Афганец ходил в героях, а Серый был в армии, его мать умудрилась сойтись с «героем Кандагара», выйти за него замуж, пожить год семейной жизнью, со скандалом развестись и уехать к первому мужу, отцу Серого, на Кубань.
Серый мать не осуждал. С отцом они расстались лет семь как, а афганская тема с середины восьмидесятых была у всех на слуху. По телевизору показывали как Кобзон и Розенбаум поют перед запылёнными парнями в шляпах, стоя на броне БМП, а в журнале «Парус» печатали стихи солдата, взорвавшего себя вместе с окружившими его душманами:
По курилкам и прокуренным кухням ходили слухи о цинковых гробах с убитыми, в которых какие-то офицеры тайно переправляют из Афгана оружие «чтобы сделать в СССР переворот и остановить войну». Ещё рассказывали о гашише, о пленных, которым агенты ЦРУ предлагают дом в Америке, машину «Кадиллак» и миллион долларов, если они откажутся от советского гражданства, и о том, что скоро в Афганистан будут посылать только русских, потому что туркмены и узбеки там сразу дезертируют и переходят на сторону «духов».
Школьники тоже не остались в стороне — Серый сам рассказывал одноклассникам байки про афганских дембелей, которые при звуке отбойного молотка залегли на газоне, посчитав, что начался обстрел и показывал друзьям «афганский пальчик».
Это делалось так: вырезаешь лезвием бритвенным в спичечном коробке снизу овальную дырку, и в поддончике для спичек тоже, только там круглую. Спички убираешь, кладёшь туда ватку, просовываешь палец, которым сейчас фак показывают, внутрь и делаешь так, чтобы казалось, что он там отдельно лежит. Йодом ещё хорошо немного помазать и накапать — по типу это запёкшаяся кровь. Засовываешь руку, у которой палец в коробке, в карман и идёшь в школу. Подходишь такой к кому-нибудь и говоришь: «Брат из Афгана душманский палец прислал. Снайперский! Сам отрезал. Трофей!» Ну, тебе в ответ, конечно же, говорят: «Да фигня это, кто станет палец присылать?» И тогда ты такой с серьёзным лицом достаёшь из кармана коробок с просунутым пальцем, а со стороны кажется, что ты его всеми пальцами держишь. И вот ты открываешь коробок, а там… там настоящий палец. Его ещё испачкать в пыли можно перед показом, для достоверности. И у того, кому ты это всё показываешь, реально округляются глаза и голос понижается до хриплого шепотка: «Ни хрена себе!» А ты ещё для правдоподобия наклоняешься к коробку, принюхиваешься: «Вроде не воняет пока… Я его в холодильнике храню, в морозилке» И вокруг собираются люди, девчонки кривятся: «Ой, фу…», а сами лезут с круглыми глазами в первые ряды — интересно же! И начинаются вопросы: «А брат где служит? А кем? А как там вообще?» И вот тут важно не перегнуть, не переусердствовать. Потому что, во-первых, на полном серьёзе уже неинтересно становится, а во-вторых, обязательно найдётся какой-нибудь дундук, который вспомнит, что никакого брата у тебя нет. Поэтому после вопроса, где служит брат, нужно небрежно ответить: «В Джелалабаде, в ДШБ», и пошевелить пальцем в коробке. И заорать: «А-а-а, он ожил!»