Серый слышал, что в «Г» классе один пацан обоссался, когда Матвеев им «афганский пальчик» показывал, а девчонку какую-то на «Скорой» увезли — у неё сердце слабое оказалось.
Вот на фоне всего этого «афганского синдрома» мать Серого и вышла замуж за «героя Урузгана». А когда поняла, какую совершила ошибку, в отчаянии написала бывшему мужу. Отец Серого не стал поминать прошлое — он всегда любил её и жил бобылём в небольшом городке на Краснодарщине. Мать уехала к отцу, о чем сообщила Серому в письме.
Когда Серый собрался на дембель, «Союз нерушимый республик свободных» внезапно треснул по швам, как старая подушка, которую вынесли во двор просушить на солнце. Треснул — а потом лопнул, запорошив все вокруг свалявшимся пером и жёлтым от времени пухом.
Серый вернулся домой и обнаружил, что мир изменился, причём так, как это бывает только во сне. Наступил капитализм, и все стали говорить о деньгах.
И только о деньгах.
Возможно, когда они были детьми, маленькими мальчиками в шортиках поверх колготок, и ходили в детский сад, каждый из них — и их ровесников — мечтал совсем о другом. Они хотели стать космонавтами или даже капитанами межзвёздных кораблей, они мечтали покорять моря и океаны, зимовать на полярных станциях, опускаться в таинственные глубины пещер, находить месторождения полезных ископаемых, или защищать свою Родину в самой непобедимой и легендарной Советской армии.
Но вот все закончилось. Внезапно, по щелчку. И предоставленные сами себе, как сорняки на заброшенном огороде, люди начали жить. Жить так, как могли и умели. И виноваты ли сорняки в том, что они в итоге захватили весь огород? «Может, и виноваты, — размышлял Серый. — Но тогда виновата и вода, затапливающая город, а не тот, кто допустил прорыва дамбы».
Квартира, в которой он вырос, ушла на обмен и там жили другие люди, а его самого мать перед отъездом временно прописала в однушку Афганца. Это было странно, страшно и как-то нелепо — узнать, что твоя квартира занята, и жить тебе придётся теперь с вечно бухим, нищим, косорылым от паленой водки, психованным и хватающимся за нож человеком, о котором ты до этого ничего не знал.
— Так чё за работа? — повторил Серый, в упор глядя на Афганца. Тот пьяно засмеялся, но тут же стал серьёзным. Поскребя короткими пальцами с жёлтыми плитками ногтей ржавую щетину на подбородке, Афганец кивнул на застеленную клеёнкой тумбочку у окна.
— Вон, наряд.
Серый взял помятый лист бумаги, на котором косо были указаны параметры будущей могилы и место.
— Ни хрена себе, — невольно вырвалось у Серого, когда он дочитал наряд до конца. Клиент почему-то хотел не просто ямку, чтобы упокоить там свою чи-хуа-хуа, а полноценную могилу, словно он собирался хоронить человека.
— А-атставить! — заорал Афганец. — Кругом… Шагом марш выполнять задание партии и правительства! Интернациональный долг превыше всего!
— Сколько? — хмуро спросил Серый, возвращая наряд на место.
— Две тыщи! Понял?
— Мало, — привычно сказал Серый, хотя цена была хороша. — Работы дофига.
— А-а-тставить! — Афганец сел, нашаривая ногами калоши. — Ты чё, боец, припух? Хочешь грести деньги лопатой — бросай лопату, понял? Бего-ом! Бегом, я сказал!
Серый повернулся и вышел. Он знал — ругаться, доказывать, спорить, торговаться бесполезно.
— Земля — она разная. Не просто грунт, порода, четыре кубометра — и все. Нет, молодые люди, все гораздо сложнее. Земля — это плоть Земли, если можно так выразиться, простите за тавтологию. Кожа, мышцы, сухожилия, жилы всевозможные, вены. Кости, кровь, лимфа, внутренние органы — все тут есть. Поэтому настоящий копарь — он вроде патологоанатома. Вскрывает, препарирует, извлекает… Да, ребятушки, да. И земля требует уважения как покойник. Любовь к отеческим гробам — это наше всё. Потому, когда на копку идёшь, и инструмент в порядке должен быть, и голова, и мозги в ней. Ну, и работать нужно культурно, без надрыва. На два штыка втыкать — это не наш метод. «Лучше меньше, да лучше», — кто сказал? Не знаете? Эх, ребятушки, что ж вы такие… ничего-то вы не знаете, ничего не…