Теперь всё не так. Теперь никто и ни от чего не отвлекает Клюкву. Теперь она просто живёт с сыном самого богатого в городе человека в его загородном коттедже на «Двенашке». И Татьяна Дмитриевна очень довольна: «Наденьке так повезло! Это такая семья, такая…» Собственно, ничего конкретного, помимо этого восторженного блеяния, Серый от Клюквиной матухи не слышал. А когда попробовал надавить — мол, нам надо поговорить, передайте Наде, что я буду ждать её возле… — тут же услышал в ответ: «Ещё раз придёшь — позвоню Павлу Филимоновичу. Он пришлёт своих помощников. Они хорошие мальчики, образованные. Они тебе все объяснят, Серёжа».
Серый знал «хороших мальчиков» Флинта — они качались в Спорткомплексе и заседали в коммерческом ресторане «Шахерезада», принадлежавшем все тому же Флинту. Дрон, Комок, Рифат-очки, Пух и прочие «центровые». Серый ещё знал, что, в отличие от ментов, они не будут вести разговоры в кабинете и не ограничатся подзатыльником. Скорее всего, выбьют зубы, сломают руку или ногу и бросят в карьере за заправкой. Добирайся до города, как хочешь, лечись, выживай — и делай выводы. Или не делай. Но тогда в следующий раз тебя просто убьют.
Поэтому Серый и сидел на скамейке, гладил пальцем натеки краски на буквах «С+Н», а не шёл к Татьяне Дмитриевне.
Не шёл. Сидел. И надеялся. «Надежда — мой компас земной». Была в прошлой жизни такая песня. Теперь поют другое — про «два кусочека колбаски», «вишнёвую девятку» и «амэрикан боя». У Флинтова сынули девятка как раз вишнёвая. Прямо из песни. Но он предпочитает отцовский джип «Ниссан». Про джип песни нет, есть поговорка «Лучше с братками на «Гелике», чем с пацанами на велике», да и Сынуля ставит в основном иностранную музыку, Кайли Миноуг или «Эйс оф Бейс» — «Оу, началось…»
Прошло минут двадцать или чуть больше. Серый выбросил четвертую или пятую по счету сигарету и понял, что накурился до тошноты. Он готов был сидеть здесь, под тополями у гаражей, и час, и два, и хоть сутки — лишь бы увидеть Клюкву. Увидеть одну, без Сынули, без «мальчиков».
Без никого.
Увидеть, окликнуть, подойти. Поздороваться. Улыбнуться. И чтобы она улыбнулась в ответ. Тогда там, где сердце, сразу станет тепло. И небо как будто приподнимется, и ветер стихнет. И можно будет постоять чуть-чуть, хотя бы пару минут, греясь…
— Привет!
Девичий голос долетел, словно записочка на уроке. Серый вздрогнул, вскинул голову. Сердце дало перебой и зачастило, как шарик для пинг-понга по ракетке.
Но это была не Клюква. У подъезда стояла и улыбалась, по привычке чуть склонив голову набок и глядя сквозь крашеную чёлку, Лёнька.
Ну, зовут её, понятно, не так, а вполне себе Ленка, а целиком — Елена Леонидовна Костромина, но как-то пошло, ещё в классе пятом: «Ленка Лёнькивна», а потом и просто — Лёнька.
Нормальная тёлка, но странная какая-то. Как птица с перебитым крылом. Лёнька даже прихрамывала, вроде она в детстве, в секции по гимнастике, с коленкой что-то сделала. Из-за этого шаг у неё получился заметный — ноги по одной линии, словно лисица идёт через заснеженное поле. И вообще Лёнька на лису похожа — худая, чёлка эта рыжая, улыбка и зубки мелкие, острые.
А ещё она была подружкой Клюквы. Они раньше, до всего ещё, вместе всегда ходили. На танцы там, в кино и вообще.
Сейчас дружбы особой, наверное, не осталось, но Серый видел их вместе несколько раз — в центре, в магазинах. И в «Шахерезаде» с «мальчиками» Флинта.
— А, это ты… — сказал Серый и машинально полез за сигаретами. Привык уже за час на этой скамейке. — Привет.
— Давно не виделись, — сказал Лёнька и подошла. В руках у неё была по сумке с продуктами. Сумки старые, стиранные — явно родительские.
Серый подвинулся, давая место на скамейке поставить сумки.
— Дела всякие, — уклончиво ответил он.
Лёнька присела на краешек, вытянула ноги, заложила одну за другую, как будто на пляже.
— Ты с работы что ли? — спросил Серый. Лёнька работала в городской библиотеке № 7. «За чай», как она говорила с грустным смешком.
— Ага, — Лёнька смахнула чёлку, закинула голову, посмотрела на облака. — Дождь будет. А ты к Надюхе?
Серый повертел в пальцах незажжённую сигарету, тупо глядя на оббитые носки кроссовок.
— Она вчера заходила, — словно бы не замечая состояния Серого, продолжила Лёнька. — Матери вещи привезла — кофточку итальянскую, сумку. Краску для волос. Красное дерево, сейчас модно. Видел?
— Мне плевать, — глухо выдохнул Серый.
— Серенький, — Лёнька повернула к нему голову, чёлка свесилась до подбородка, — а ты ведь дурачок, знаешь?