Автор, как будто стесняясь укрепляющихся с возрастом, пытливых, но не подкрепленных собственным церковным опытом, мыслей о Боге, о Вечности, пытается оправдаться своим воспитанным с юности атеистическим мировоззрением советского человека. Однако не может обойтись в духовно-творческих поисках без трансцендентных категорий, среди которых наиболее убедительной считает категорию «чуда». Подросток с удивительной мудростью ощущает временность лишь кажущегося вечным расставания с матерью. Не удивляясь происходящему, воспринимает он известие о ее смерти от нее самой, оказавшейся непостижимым образом в смертный час рядом с любимым сыном, находящимся вдали от дома. Это свидание, изображенное автором в солнечных, теплых, радостных тонах жизни, являющееся кульминацией повести, маленький герой повествования объясняет действием как будто всегда присутствующей рядом, а потому не пугающей «неведомой силы», ощущение близости которой будет сопровождать его во все годы жизни, как и самого писателя, что видно из многих других его произведений.
Он открыл глаза. Никого не было. Солнечные лучи пригрели и его, мальчик закрыл глаза и опять окунулся в дремоту. И снова кто-то поцеловал его в висок. «Может, это сон? – подумал Мишка. – Ну, конечно, я сплю, и мне все это снится. Как может оказаться здесь мама? Ведь она так далеко». Но теперь он почувствовал на своих плечах чьи-то ласковые руки, уловил легкое дыхание.
– Мама, это ты? – спросил удивленно Миша.
– Здравствуй, Мишаня, – голос прозвучал тихо, но настолько явственно, что сомнений не осталось. Этот голос он узнал бы из всех голосов мира.
– Мама! – тихо позвал он.
– Я здесь, Миша, здесь…
– Но я не вижу тебя.
– А ты и не можешь меня увидеть.
– Почему?
На это «почему» герой повести будет искать ответ на протяжении всей своей жизни, расположив свой поиск в координатах любви, озаренных Пасхальным светом.
Язык произведения может более всего рассказать о мировоззрении писателя, о его характере. В книге «Долгая дорога к маме» обращают на себя внимание часто повторяющиеся, несущие глубинную идею слова-волны, которые создают эмоциональный лейтмотив. Часто, очень часто в книге повторяются слова «красота», «доброта», «солнце», «тепло», и самые любимые слова писателя – «родной», «радость», «родина».
– Материнские рассказы были для него открытием мира, в котором ему предстояло жить, без них жизнь вокруг становилась тусклой. Он постоянно испытывал радость от узнавания, нет, не удивление, а радость.
Эти же опорные слова, возведенные в систему смыслов, писатель использует для изображения своего восторга перед величием родной сибирской природы. Ей в этой повести, как и во многих произведениях автора, посвящено немало проникновенных страниц.
Оправдано умелое использование прозаиком на первый взгляд несущественных бытовых деталей, они не только запоминаются, но заметно расширяют смысловые границы повествовательного пространства, дополняемого пространством памяти. Воспоминания о собственном горестном детстве, о его незабываемых радостях, осмысление главным героем проявлений добра и зла свидетельствуют о духовной емкости души Михаила, о вере его в неиссякаемость жизни, которая не может определяться только «здесь и сейчас» проявлениями. Так что видится вполне естественным «однажды, неизвестно почему» возникшее желание уже повзрослевшего героя повести побывать на Валааме, в святом для каждого православного человека месте. Это не удивляет, даже в связи с признанием, что «религия в его жизни занимала едва ли не последнее место». Не удивляет потому, что герой все время встречается с проявлениями чудесного. Не удивляет, потому что с самого начала мы принимаем как реальность незримое присутствие рядом с Михаилом его умершей матери. Вместе с героем мы следим за его поисками нематериальных опор бытия, которые он находит в осознании смысла существования его предков, в кровной связи с родной русской землей, в семье, в своем доме.
Не кажется неожиданной и встреча с монахом, который чудесным образом возник перед Михаилом, отдыхавшим на скамеечке вблизи одного из валаамских скитов.