Выбрать главу

- Маленькая, самоубийство туда не прийти, - настойчиво повторяет Ник.

- Нет! – кричу. – Ему нельзя вставать с кровати. Нельзя! Ты не видишь, что от вашей самостоятельности у него снова открылись раны?! Какого черта, я вытащила его из кабинета? Это ведь не без твоего участия произошло! Ношусь вокруг него как угорелая, не давая на тот свет отправится, а он сам туда лезет!

- Благодаря тебе, мне гораздо лучше, римуа. Не стоит переживать, - улыбается чему-то Император, сжимая и целуя мою руку.

Перевожу полный ярости взгляд.

- Переживать? Переживать, блин?!  - у меня перехватывает дыхание. – Я много времени и сил потратила на то, чтобы тебе стало «гораздо лучше», и сейчас, когда только спал жар, и раны перестали кровоточить, вы собираетесь послать к черту все мои усилия! Посмотри! – провожу рукой по насквозь кровавой повязке. – Это не порез на пальце! Пару часов ходьбы и тебя снова будет лихорадить, и не факт, что я смогу помочь! Чему ты, блин, улыбаешься?!

- Мне приятна твоя забота, римуа, - только сейчас замечаю, что он продолжает выписывать узоры у меня на запястье.

- Ты меня вообще слышишь? – злюсь еще больше, выдергивая руку. – Ты никуда не идешь!

- Идет, - холодно припечатывает Ник.

Продолжаю яростно смотреть на посерьезневшего Иператора, от злости начиная тарабанить пальцами по коленке.

- У меня правда нет выбора, не в этом, - уверенно говорит и вдруг снова улыбается, перехватывая мою руку. – Но я буду очень рад, если ты согласишься сопровождать меня, римуа.

Что? Сопровождать его? На Бал?

Вопросительно изгибаю бровь.

Кажется, я начинаю понимать, что означает «римуа»…

Ник больно дергает за руку, буквально стаскивая с кровати.

- Она никуда не идет, и я уже говорил тебе, не называть ее так. Она моя. Так сложно запомнить? – со злостью смотрит на помрачневшего Императора.

- Совсем охренел? – шиплю, выдергивая руку. – Я тебе не собачка! И он никуда не идет. Перенесите Бал, хотя бы на пару дней! Так нельзя!

Ник медленно поворачивает голову и прожигает меня ледяным взглядом.

- Хватит истерить, - холодно припечатывает меня к месту. – Он идет, и тебя это не касается.

- Что? – пораженно отшатываюсь, но он делает шаг и снова хватает меня за руку.

- Хватит истерить. Он идет, и тебя это не касается, - четко повторяет. – Можешь наложить новые повязки, дать новые настойки, или чем ты там еще занимаешься, но мнения твоего никто не спрашивает.

Рука машинально взлетает вверх, и, к всеобщему удивлению, я слышу звон пощечины.

Ник медленно поворачивает голову и сильнее сжимает руку на моем предплечье.

- Еще раз так сделаешь, - злобно проговаривает.

- И что? – спокойно перебиваю. – Руку мне сломаешь? – мрачно усмехаюсь.

Будто опомнившись, он поспешно меня отпускает.

Не обращая внимания, обхожу его и присаживаюсь на кровать, начиная развязывать узлы повязок.

- Я согласна. Во сколько?

- В восемь.

Мужчина так радостно улыбается, что я не могу не улыбнуться в ответ, хоть и настроение безвозвратно испорчено.

- Ты идешь со мной.

В голосе Ника слышна пугающая ярость, вот только внутри меня бушует не меньший пожар злости.

- Твоего мнения никто не спрашивает, - ядовито отвечаю, будто бы и не чувствую сумасшедшей боли в груди.

Пару секунд зловещей тишины, и грохот с силой захлопываемой двери.

На глаза набегают слезы.

Поверить не могу, что мы поссорились. Поверить не могу, что так глупо!

 

Глава 18

Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя.

Великий человек, наоборот, внушает чувство,

что вы можете стать великим.

 

В половину седьмого до невозможности уставшей ухожу от раненых. К счастью, осложнений ни у кого не наблюдается, вроде бы даже смертельная бледность начала понемногу спадать. И, благодаря обезболивающему, больше не приходится вздрагивать от пугающих стонов. Зато беда пришла, откуда и не ждали. В лице целителей, пытающихся разузнать, что же я такое секретное и необычайное делаю. Даже не так. Объединившись с неугомонными родственниками, они буквально требовали немедленно разъяснить все свои действия.

Ага, сейчас.

Мне снова пришлось воспользоваться окном.

И сейчас, чихая и нервно передергиваясь от холода, возвращаться в комнату уже привычным обходным путем, погрузившись в невеселые мысли.