Сатира, как и всякая критика противника, поражает преимущественно внутренне обусловленные слабости, и поэтому-то скандальным историям монахов, неразрывно связанным, конечно, с безбрачием, придавалось самое яркое сатирическое освещение. Один из наиболее нашумевших скандалов того времени был вызван флагеллантскими оргиями известного монаха Корнелия. В воздаяние за грехи Корнелий назначал красивым монахиням, а также и наиболее красивым из своих духовных дочерей-мирянок удары розог по обнаженному телу, причем требовал всегда, чтобы это наказание было приведено в исполнение им самим. Когда подвиги сластолюбца-флагелланта стали известны, тотчас же появился целый ряд карикатур на эту тему. Само собой разумеется, что сатира не ограничивалась такими единичными и исключительными явлениями, а главным образом занималась повседневностью. Сюда относится пресловутое эротическое любопытство тех попов, которые, стараясь возбудить свое сладострастие, расспрашивают у красивых духовных дочерей все подробности их супружеской жизни. В политических карикатурах был чрезвычайно развит скатологический элемент. Примером этого может служить гравюра «Consultatie» («Консультация». — Ред.). Эта картина, в оригинале очень больших размеров, представляет в то же время наиболее типичную форму голландской карикатуры XVIII столетия — в художественном отношении это самая низшая ступень развития. Однообразие и банальность — таковы, по нашим современным воззрениям, отличительные признаки карикатур того времени.
Общественная карикатура должна была, естественно, тоже содержать весьма интенсивную эротическую ноту. Так оно и было в действительности. Художники иллюстрировали сатирически-эротические пословицы, несчастные случаи в любовных играх, крестьянские шутки, женскую жажду любви, оргии возвратившихся в порт матросов и т. п., но здесь, больше чем где бы то ни было, сказывается отличительный признак эпохи: во всех без исключения произведениях чувствуется, что главной центральной фигурой служит человек, жаждущий наслаждений, — тот, который из празднества Венеры сделал чисто буржуазное, приятное удовольствие.
Век абсолютизма
(Франция и Германия)
С господством абсолютизма всегда связано господство развращенности, которая служит самоцелью. Она существенно отличается от смелости в половой жизни, с которой встречаемся в Ренессансе. В период расцвета Ренессанса необузданная чувственность была следствием избытка сил, который характеризует это время. По наступлении века абсолютизма чувственность превратилась скорее в результат бессилия. Это накладывало, конечно, неизгладимую печать на все формы ее проявления. В эпоху абсолютизма уже не трещат суставы, когда двое любящих людей обнимают друг друга; любовь уже больше не стихия, не откровение, люди находят удовлетворение лишь в длинном ряде утонченно подобранных наслаждений или, точнее, ищут этого удовлетворения. То, что они удовлетворения никогда не находят и неутолимая жажда постоянно толкает их на поиски новых, «неизведанных» наслаждений, и составляет существеннейший отличительный признак половой жизни эпохи. Впрочем, это служит вообще неизменным признаком всякой чувственной развращенности.
Г. Вилле. Примерка корсета. Французская галантно-сатирическая гравюра. 1750.
Чувственное развращение как массовое явление представляет несомненнейший моральный рефлекс абсолютизма. Это станет нам понятным, как только мы рассмотрим те исторические предпосылки, при которых возможен абсолютизм и которые его обусловливают. Абсолютизм, по-видимому, такая государственная форма, при которой государственная власть ведет самостоятельное, независимое от партий существование, в действительности есть формула политического господства для той стадии классового развития общества, при которой современное экономическое развитие создало уже соответствующий ему класс, буржуазию, но последняя не обладает еще достаточной силой и властью, чтобы окончательно уничтожить феодализм, иначе говоря, присвоить государственную власть, между тем как феодализм уже слишком слаб для использования государственной власти исключительно в собственных интересах. Обе партии поддерживают поэтому равновесие. На такой ступени развития и появляется абсолютизм. Государственная власть имеет возможность сдерживать оба господствующих класса и вместе с тем использовать в своих целях вообще все слои и классы общества. Такое состояние наступило во Франции в XVII столетии и продолжалось до начала Французской революции, которая вспыхнула в тот момент, когда французская буржуазия, благодаря неудержимому экономическому развитию, почувствовала себя, наконец, настолько сильной, что смогла обострить до крайних пределов свое противоречие с умирающим феодализмом и победоносно довести эту борьбу до конца. С этого момента она стала уже способной положить конец политическому дуализму, господствовавшему в XVII и XVIII веках в форме абсолютного королевства, и узурпировать всю полноту политической власти. Но к моральной развращенности господствующих классов абсолютизм XVIII века привел не только вследствие внутренней нелогичности, не только благодаря тому, что естественное развитие было искусственно задержано исторически изжитыми формами организации, но и потому, что материальные средства, которые государственная власть была принуждена представлять в распоряжение феодализма в целях поддержания его существования, неминуемо должны были при данных условиях вести лишь к его внутреннему разложению. Это доказать очень нетрудно. Аристократия не могла обходиться в XVIII веке без поддержки государственной казны. Это столь же очевидно, как и та готовность, с которой государственная власть питала аристократию материальными средствами. Благодаря новой экономической организации общества, водворившейся с XVI века во всех культурных странах Европы, аристократия должна была отказаться постепенно от большинства своих феодальных занятий, так как в рамках новой экономической жизни они стали в высшей степени убыточными. Ввиду этого феодальная аристократия стала мало-помалу превращаться в аристократию придворную, которая искала и находила себе хлеб на службе королю. Но по мере того как аристократия переходила на непосредственную службу к королю и принимала на себя, так сказать, высшую лакейскую роль, король должен был, естественно, принять обязанность предоставить своим слугам возможность вести достойное их положения существование. Под «достойным» же существованием, согласно традиционному феодальному представлению, понимался такой образ жизни, который не только не уступал жизни зажиточной буржуазии, но который давал возможность аристократии превзойти блеском и пышностью самую богатую буржуазию. Так образ жизни буржуазии косвенно предопределял то, что было «достойным» для аристократии. Образ же жизни буржуазии, воплощавшей новые обильные материальные силы общества, был, как и во всех начатках капиталообразующей эпохи, чрезвычайно роскошным и пышным.