Полное представление о нравах и образе жизни английского двора XVII и XVIII века дает нам вышедшая в Лондоне в 1721 году книга «Жизнь и деятельность известных английских кокеток и метресс», посвященная главным образом эпохе Карла II. Подробности, сообщаемые в этой книге, наглядно убеждают нас в том, что в области грубого, неприкрашенного эротизма Англия того времени занимает бесспорно первое место.
Мужчины этой эпохи находили особое удовольствие в том, что громко обсуждали между собою физические преимущества своих жен и метресс: они непрестанно беседовали на тему о том, что особенно привлекательного в той или иной миледи, какими она отличается странностями, какова она в любовной игре и т. п. А женщины? Женщины? Женщины делали то же самое: интимные стороны супружеской жизни, своей и чужой, служили тоже нескончаемой темой для разговоров. Об этом всегда было желание поговорить, — безразлично, руководилась ли женщина желанием вселить в собеседницу жалость, опорочить кого-нибудь или запутать интригу. Самые грязные скандалы процветали при дворе и в каждом салоне. Мужчин оценивали открыто только по их физическим качествам. Кто пользовался хорошей славой в этом отношении, тот мог рассчитывать на легкий успех у большинства женщин. В ценнейшем документе интересующей нас эпохи, в мемуарах Граммона, сообщается об увлечении дам высшего лондонского общества двумя акробатами, которые отличались атлетическим телосложением.
Желание прославиться красотой превозмогало зачастую все чувство стыдливости. Мисс Стюарт, одна из наиболее выдающихся английских красавиц, впоследствии жена герцога Ричмондского, не могла равнодушно слышать, когда в обществе кто-нибудь начинал превозносить красоту ног или груди какой-нибудь женщины: она тотчас же принималась демонстрировать свои прелести и старалась доказать, что прославляемая красота не может даже сравниться с ее красотой. Граммон рассказывает, что однажды при дворе разговор зашел о красоте некоторых дам. Наконец кто-то упомянул о только что приехавшем в Лондон русском посольстве. Один лорд заметил: «У всех московитов красивые жены. Особенно хороши у них ноги». В ответ король возразил, что «нет ничего красивее, чем нога мисс Стюарт». Чтобы подтвердить эти слова короля, мисс Стюарт, нисколько не стесняясь, продемонстрировала тут же на глазах у всех красоту своих ног, подняв юбку выше колен. После этого началось подробное обсуждение красоты ее ног.
Это звучит для нас, конечно, несколько странно, но что на такой лад было в то время настроено все лучшее английское общество, можно подтвердить на множестве примеров. Логическим последствием такого грубо эротического настроения было, конечно, то, что о какой-либо верности в этом обществе не могло быть и речи. Это справедливо в отношении как женщин, так и мужчин, в отношении как простой любви, так и брака. Молва гласила: у очень немногих женщин можно гордиться тем, что ты единственный любовник, и у еще гораздо более немногих, что ты первый.
Этим грубым формам интимной жизни соответствовали в точности все остальные формы жизни вообще — и умственные наслаждения, и публичные развлечения. Умственные наслаждения уподоблялись всецело общему нравственному состоянию. Это доказывает прежде всего грубо эротический характер английской литературы эпохи реставрации. Для знатока этой литературы достаточно назвать хотя бы имена Рочестера, Драйдена, Ванбру, Фаркера, д'Юрфе и других.
Общественные развлечения представляют собой, как мы уже говорили, такую же картину. Тут процветали такие увеселения и зрелища, как петушиные бои, бокс, борьба, — вообще развлечения, во время которых можно было тесниться, толкаться, кричать, шуметь, испытывать сильное возбуждение и пр. Короче говоря, то были первичные формы демократической жизни. И целый мир отделял эту жизнь от утонченной элегантности французского общества, и притом мир, который всегда находится на перепутье между жизнью и смертью.
Грубость наслаждения жизнью проистекала не из общего политического угнетения, а, наоборот, из высшей меры и полноты гражданской свободы, наряду с разнузданностью нравов стояло неограниченное право на свободу мнения. И это не только парализовало гибельное влияние развращенности, но и постепенно, правда, довольно медленно, вело к очищению нравов.