У нас в аттракционе есть классический номер, когда фотографируют зрителей, а потом им раздают их фотографии, наклеенные на специальные паспарту, с надписью: «На память от Кио». Как-то случилось, что эти паспарту закончились, и отец предупредил Фрадкиса, что если завтра не будет паспарту, то на работу пусть не приходит и считает себя уволенным. Дело было в Днепропетровске. Фрадкис пришел в типографию к директору умолять, просить (а тогда были большие затруднения с бумагой — при советской власти всегда почему-то были затруднения с бумагой) — однако директор и слушать не захотел. Сказал: «Я вам могу помочь, но через две недели, через три… А так сразу — вы что, сумасшедший?» Фрадкис начал плакать (он по-актерски очень легко выжимал слезу), встал на колени, говорил, что лишится работы, что его дети (хотя у него никогда не было детей) будут голодать. Но директор типографии был неумолим. Фрадкис пошел на крайние меры. Он увидел, что сзади него находится чан с черной краской. Незаметно для директора сунул туда палец — убедился, что это не кипяток, и, изобразив сердечный приступ, упал в этот чан… почти с головой. И изобразил, что умирает. И ведь дождался, пока директор не закричал кому-то из своих помощников: «Сделайте этому сумасшедшему скорее эти паспарту! Мне не хватало, чтобы он у меня умер здесь…» Через полчаса я встретил Фрадкиса — улица вся на него оглядывалась: шел черный человек, за ним тянулся черный след от краски, а лицо у человека было сияющим. Как говорил в таких случаях Леонид Николаевич, «я аплодировал сам себе за спиной». В руках у него были паспарту, которые он нес Эмилю Теодоровичу. Я же сказал, что он был настоящим администратором — и больше всего на свете радовался своим организационным успехам.
Отец любил, чтобы реклама его выступлений развешивалась, устанавливалась ночью — к утру начала гастролей город должен быть преобразован и жить предвкушением фирменных чудес Кио.
В Риге — отцовские гастроли проходили там на рубеже сороковых-пятидесятых — в стеклах витрин Фрадкис выставил огромные фотографии человека во весь рост и во фраке (в самом низу маленькими буквами было написано, что это заслуженный артист РСФСР Кио). И у проснувшихся наутро латышей создалось полное впечатление, что совершился государственный переворот — человек во фраке: новый Улманис.
Отец его учил, что реклама должна висеть там, где наибольшее скопление народа, где она видна всем и каждому. Когда Фрадкис вывешивал рекламу, он получал огромное удовлетворение от своего труда. Календарики, которые он сам так широко использовал, наш администратор заказывал ежегодно. Бывали случаи, когда он, наездив в такси рублей на десять, совал шоферу календарик. Тот орал: «Ты чего мне даешь, мужик?» На что находчивый Фрадкис говорил: «Ты что, идиот? Каждый календарик стоит как минимум три рубля… Коллекционер настоящий даст тебе за него пять». Несколько сбитый с толку, таксист спрашивал: «А где эти коллекционеры?» Тогда пассажир показывал на улицу и говорил: «Да вот они все ходят, ты что, не видишь?» И самое смешное, что иногда это сходило Фрадкису с рук.
Как-то в Киеве он, всегдашний холостяк, возвращался с девушкой из кино и увидел, что рекламу, которую он развесил на Крещатике, на самых видных местах, снимают и складывают в грузовик. Фрадкис бросился на человека, командовавшего всей этой процедурой: «Вы что делаете? Я директор Кио. Вы что — снимаете мою рекламу?» Тот огрызнулся: «Ладно, вы с вашим балаганом весь город уже обгадили. А мы — белорусский театр Янки Купалы, академический театр. Это важнее».
Фрадкис отправил девушку домой, он уже не мог думать о девушках. Всю ночь он думал о сатисфакции. И утром нанял какую-то машину — такую, с поднимающейся площадкой, с которой электромонтер чинит провода, — и сказал водителю: «На́ тебе пятьдесят рублей. Я администратор театра Янки Купалы. Мы уже закончили гастроли, и нам вся реклама здесь уже не нужна. Пожалуйста, собери ее и выброси в Днепр». Водитель за деньги с удовольствием все сделал. И на следующий день был скандал, жалобы театра министру культуры. Министр культуры Украины звонил директору цирка, Фрадкису дали нагоняй, но он был счастлив, что поставил обидчика Кио на место и отстоял наши интересы.
…В Москву впервые приехали канадские профессионалы-хоккеисты. Ажиотаж перед матчем необыкновенный. И билетов в кассе нет, и восемь кордонов милиции не пропускают ко Дворцу спорта в Лужниках. Мы где-то загуляли с друзьями, и один из них сказал: «Вот хорошо бы сейчас поехать на хоккей» (не потому, что нас так уж интересовал хоккей, а вспомнили про пресс-бар, где торговали джином и виски). У одного из наших апээновских друзей — у Саши Марьямова — была аккредитационная карточка, дававшая право на вход. Но нас-то семеро… Подъехали ко Дворцу спорта, Фрадкис взял у Марьямова карточку, просочился через служебный вход — и прямо по льду, где шла разминка (по льду, потому что сам был уже хорошо выпивши), направился к старшему тренеру нашей сборной: «Мы приехали вам помочь. Все будет нормально…» — «Кто, что, в чем дело?..» — «Тихо, спокойно, я бы не пришел к вам просто так. Приехал Кио…» — «А при чем здесь Кио?» — «Вы что, совсем уже с этим хоккеем ничего не варите? Кио приехал! Кио! Волшебник! Вы хотите выиграть сегодняшний матч?» — «Конечно, хочу». — «Ну так он приехал вам помочь. Или не надо? Или нам уехать?» Тренер, на всякий случай, быстро позвал кого-то из своих помощников и сказал: «Чем черт не шутит (он слишком волновался), пусть там их пропустят всех!» Просидев большую часть матча в баре, мы выходили уже поздно ночью — и случайно столкнулись с тренером, который был с нами крайне любезен: «Вы знаете, все-таки поддержка болельщика, помощь действительно талантливых людей — большое дело».
В другой раз мы загуляли в ресторане гостиницы «Россия» и ночью вышли на Красную площадь. Фрадкис на пари обещал устроить нам посещение мавзолея Ленина. И пошел договариваться с часовыми, которые там стояли. Хорошо, мы спохватились, когда уже было слышно, как затворы винтовок клацнули, и оттащили Леонида Николаевича. Могли бы ведь арестовать, а то и застрелить. Хотя — могли бы и пустить повидать вождя…
Один-единственный раз, повторяю, Фрадкис в любом начинании обязательно достигал потрясающего эффекта. Было глупое время: если ты хотел продать автомобиль, то мог продать его только, допустим, москвич — москвичу, ленинградец — ленинградцу и так далее. Это была мера, направленная против спекулянтов, которые «наваривали» деньги на перепродажах, — машины ведь были дефицитом. Из-за специфики нашей работы мы по десять месяцев в году не бывали дома, а машину я всегда брал с собой, она у меня участвовала в программе. В Тбилиси, когда я решил продать машину, у меня возник покупатель из города Ткварчели Абхазской АССР. Я послал Фрадкиса в Москву. Он пришел в городское ГАИ и сказал, что вот так и так, Кио на гастролях, неизвестно, когда вернется. Надо продать машину. «Куда?» — «В Ткварчели Абхазской АССР…» На него все посмотрели как на идиота. Грузия тогда ассоциировалась именно с понятием навара, спекуляции. Фрадкис спросил: «Ну хорошо, кто может решить этот вопрос?» Ему сказали, что заместитель начальника ГАИ Союза генерал такой-то. Леонид Николаевич потом рассказывал: надел свой самый лучший костюм, надушился (интеллектуальная внешность, как он про себя говорил — и действительно в это верил), набрал полные карманы календариков, забросал этими календариками весь генеральский предбанник. Через пять минут его генерал принял, не понимая, чего этот еврей от него хочет. Фрадкис сказал: «Дорогой товарищ генерал, у меня к вам только два вопроса». — «Слушаю вас». — «Скажите, пожалуйста, я похож на спекулянта?» — «Я не понимаю, о чем вы говорите». — «Нет, вы мне ответьте, пожалуйста, вот вы на меня посмотрите и скажите: я похож на спекулянта?» — «Нет, не похожи». — «Спасибо. Второй вопрос. Вы знаете артиста Игоря Кио?» — «Ну знаю». — «Скажите, пожалуйста, он похож на спекулянта?» — «Я опять не понимаю вашего вопроса. Причем здесь Кио?» — «Нет, нет, вы мне, пожалуйста, ответьте, он похож на спекулянта?» — «Нет, не похож». — «А ваши сотрудники говорят, что он спекулянт. Пожалуйста, я вас прошу, подпишите вот это письмо». И генерал как под гипнозом подписал бумагу со следующим текстом: «В порядке исключения разрешить продать машину в Ткварчели Абхазской АССР».