У меня нет подсказок. Нет идей. Только память, состоящая сплошь из пробелов, избитое тело и расшатанное сознание.
Я закрываю рот рукой, подавляя крик, подползающий к горлу, как рвота.
Но я не могу просто стоять здесь, как дура, и ничего не делать. Нужно сделать хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь!
— К-кто-нибудь? — выкрикиваю я скрипучим, низким голосом. Продвигаясь к центру комнаты, я наступаю на свои же шнурки. Больное колено грозит подогнуться снова.
Я едва замечаю слёзы, струящиеся по моему лицу. Мне совсем не хочется думать о том, насколько слабой они меня делают. И как же сильно я ненавижу усиливающуюся влажность на своих щеках.
«Нора! Вернись!»
Я вздрагиваю от внезапных воспоминаний. Глубокий, безумный голос. Жуткий. Требующий.
Несмотря на тягостную жару, меня пробирает дрожь. Нога натыкается на что-то, что ранее я не заметила. Я пинаю это что-то, и оно катится по полу.
— Что за?! — я опускаюсь на колени и принимаюсь шарить руками по полу, шипя от боли в ноге.
Рука нащупывает холодный пластик. Подношу руку к лицу и понимаю, что держу в руках бутылку воды.
Я не пытаюсь остановить слёзы. Со сдавленным рыданием откручиваю крышку, жадно выпиваю столько, сколько позволяет жжение и дискомфорт в горле. Никогда прежде за всю свою жизнь не испытывала ничего удивительнее.
Вода стекает с уголка рта, и воротник футболки становится мокрым. Мне всё равно. В этот мрачный, ужасный момент вода — моё единственное спасение.
Несущественная вещь, которая сейчас для меня представляет собой весь мир.
Заканчиваю пить, отбрасываю бутылку на пол и начинаю безостановочно себя ругать.
Это то, что получается у меня лучше всего.
Зачем я выпила всё? Кто знает, когда мне дадут ещё?
И эта трезвая мысль повергает меня в состояние паники, которой до этого момента мне удавалось не поддаваться.
Я буду голодать.
Испытывать жажду.
Я умру…
— Я умру, — хриплю я, зубы стучат, а тело сжимается от паники и истерики. — Помогите! — воплю я и вздрагиваю от того, как громко звучит мой голос в мёртвой тишине.
Ничего.
Всегда ничего.
Всегда одинока.
Мне не следует удивляться.
Я привыкла быть покинутой. Не нужной.
Брошенной.
Игнорируемой…
Хватаюсь за голову и прижимаю пальцы к вискам. Давление и дискомфорт помогают очистить разум.
Мне просто хочется увидеть хоть что-нибудь. Глаза уже привыкли к темноте, но вижу я по-прежнему нечетко. Все размыто. На протяжении нескольких лет я жила практически, как слепая. В лучшем случае это является причиной для расстройства.
В худшем — для оцепенения, в которое приводит меня нахождение в этой душной комнате без возможности выбраться.
— Эй! Кто-нибудь?! — повторяю я, на этот раз чуть громче. Снова медленно поднимаюсь на ноги и направляюсь к тому, что по очертаниям напоминает дверь.
Я закатываю рукава рубашки, пытаясь, таким образом, хоть немного облегчить свои страдания в духоте. Ужасно жарко. Как в печи. Мне начинает казаться, что на меня надвигаются стены. Пот катится между грудей и бисером собирается над верхней губой. Волосы на висках становятся влажными. Я срываю с головы вязаную шапку, швыряю через всю комнату, и та падает где-то в тени.
В своей одежде я чувствую себя идиоткой. Во всяком случае, кто носит зимнюю шапку летом?
Я почёсываю щёку и сдираю запёкшуюся кровь. Кожу щиплет, я чувствую неровные порезы.
Что случилось?
Это кажется более важным вопросом.
Более важным, чем «где?»
Или «кто?»
Или даже «почему?»
Вопрос «что?» крутился в голове, требуя ответа.
Наконец, я добираюсь до двери и ощупываю её в поисках ручки. Дверь кажется твёрдой и гладкой. Плотно прижимаю ладонь, осторожно провожу ею вдоль швов и петель, стараясь ощупать каждый дюйм.
Я, наконец, нахожу её. Ручка искривлена, и мне кажется, что я могу распознать большую металлическую пластину, к которой она прикреплена. Прилагая все свои силы, дергаю за ручку и ощущаю вибрацию в плече.
Она не сдвигается с места. Я дергаю снова, на этот раз обеими руками. Дверь заперта. Похоже, есть только один способ открыть её — нужно находиться по другую сторону, снаружи.
Я в ловушке.
Как собака в клетке. Жаркой, душной клетке.