Но Вилли стояла на своем. Роль Мэтта как арбитра страны и интерпретатора закона была важнее их личной судьбы. Это было время, когда страна переживала моральный кризис, который коснулся и здания правосудия. В такой момент к избранникам народа и лидерам страны предъявляются особые требования. И если сейчас судья Верховного суда позволит себе жениться на женщине, выросшей в семье, где был нарушен закон, тем более касающийся брака и семьи, это сильно ударит по его репутации. Пойдя на поводу у своих чувств, Мэтт может сильно поплатиться за это. И не только он. Его могут лишить должности, и тогда его либеральный голос будет сброшен со счетов, в то время как его гуманное мировоззрение и безупречная нравственность так нужны людям.
Высказав ему все эти аргументы, Вилли в конце добавила:
– Когда все уладится, я снова прилечу к тебе, и мы поженимся. Я обещаю... ничто больше не остановит меня.
Скрывая свою грусть, Мэтт пытался улыбаться, провожая ее.
– Ловлю тебя на слове. На этот раз я буду тем, кто возбудит против тебя судебное дело за нарушение обещания.
Вилли припарковала взятую напрокат машину у обочины немощеной дороги у склона горы. Она вышла из нее и долго стояла на ночном холоде, пока не замерзла. Ее тело будто налилось свинцом, и она с трудом заставила себя двинуться по длинной пустынной дорожке к небольшой хижине.
Подойдя к грубой необтесанной дубовой двери, она услышала звук работавшего в комнате телевизора. Постучав, она подождала. Потом снова постучала, но дверь никто не открывал. Повернув ручку замка, она открыла незапертую дверь и вошла.
На нее пахнуло смесью пригоревшего жира и дешевого спирта. Потом, в свете одинокой тусклой лампы, стоящей в углу, она увидела его. Весь седой, казавшийся изможденным непосильным трудом, в выцветших рабочих брюках и рубашке в пятнах, он лежал на старом порванном диване. Он посмотрел на нее мутным взглядом.
– Кто вы? – спросил хриплым от алкоголя голосом.
– Здравствуй, папа.
Перри приподнялся на локтях и недоверчиво прищурился, как будто перед ним стояло привидение.
– Вилли? – Его голос перешел в шепот, когда он еще раз повторил ее имя. – Вилли...
– Да, папа, – сказала она, почувствовав, как странно ей произносить это слово.
Он некоторое время молчал, потом вдруг оживился, Как будто не было стольких лет разлуки, тревог и разбитого сердца. Он стал суетливо сыпать словами.
– Неужели это ты, моя маленькая Вилли. Входи же... Садись. Вот сюда, рядом со мной. Мне хочется получше разглядеть тебя...
Вилли прошла в комнату, на ходу оглядываясь, и села. Это было не то, что она ожидала увидеть. Хижина, которую он с такой гордостью строил в молодости, имела довольно ветхий, неухоженный и неуютный вид. Человек, который приходился ей отцом, выглядел таким же жалким и несчастным, спившимся и отчаявшимся.
Злость, которая переполняла ее по пути сюда, и твердая решимость во что бы то ни стало уговорить его, чтобы он оставил Джинни в покое, сейчас несколько поугасли, когда она увидела жалкое зрелище, которое представляли Перри и дом, в котором он жил. Она подумала, что он сполна уплатил за все плохое, что сделал в жизни.
– Вчера мне позвонила мама, – сказала наконец она.
Он кивнул, как будто ждал такого начала. Но оказалось, что он просто не слушает ее. Он разглядывал ее, широко раскрыв глаза.
– Боже мой! Ты стала совсем взрослой и такой хорошенькой. Ты всегда была прелестной штучкой... настоящей маленькой принцессой с золотыми волосами...
Его слова "прелестной штучкой" болью отозвались у нее в ушах. Действительно, она была для него всего лишь вещью, которую он с легкостью выбросил. Память об этом снова наполнила ее злостью к нему.
– Она сказала мне, что ты требуешь от нее денег, – сто тысяч долларов...
Он резко выпрямился, и лицо его приняло ожесточенное выражение.
– Это правда, – заявил он. – И никто не сможет заставить меня просить хоть на пенни меньше. Я говорил с юристом, и он сказал мне, что я прав. И тебе это известно лучше, чем кому-либо.
– Но ты можешь сделать по-другому. Если ты хочешь развода, то есть способы, чтобы сделать это, не причинив маме вреда... – В волнении она остановилась. С ее губ готова была слететь просьба "Пожалуйста, папа. Она так несчастна..." Но Вилли вовремя спохватилась.
– Меня абсолютно не волнует развод. Она должна получить то, что заслужила. Эта женщина разрушила мою жизнь, как видишь, и она должна заплатить за это!
На какой-то момент Вилли почувствовала себя маленькой напуганной девочкой, бессильной в борьбе с огромной несправедливостью. Но она взяла себя в руки и стала объяснять ему, что у Джинни нет таких денег.
– Я могу сейчас дать тебе немного – несколько сотен, а потом ежемесячно присылать...
– Нет, ни в коем случае! Я не тот человек, кому можно кинуть подачку. Я не хочу больше слышать о деньгах! Я усердно работал всю свою жизнь, неизвестно для кого и для чего... без семьи... И все благодаря ей. Она унесла мое сердце, душу. Она разбила мою жизнь. Я даже перестал чувствовать себя человеком после того, как она так обошлась со мной. Она разбила мне жизнь. А сама? Нашла себе богача, который заботится о ней и называет своей женой. Ее невозможно оправдать. Она моя жена! И только моя!
Надежда в сердце Вилли гасла по мере того, как она слушала. Его слова, полные горечи, шли из самого сердца, разбитого неудачной женитьбой. В нем не осталось никаких теплых чувств к Джинни, ничего, кроме чувства оскорбленной собственности. Его злость на нее не имела границ. Его единственной целью, поддерживающей в нем жизнь, было уничтожить Джинни.
– Папа, – взмолилась Вилли. – Мама тоже настрадалась. Она, как и ты, очень много работала, и у нее так долго не было дома...
Казалось, Перри прислушался. Воспользовавшись его вниманием, Вилли стала говорить, убеждая его, что за прошлое сполна расплатились все Делайе. Но, когда он заговорил, она поняла, что ее хрупкие надежды оказались тщетными.
– Не говори мне о страданиях, девочка, – с горечью произнес он. – Эта женщина заслуживает всего плохого, что с ней случилось. Но этого недостаточно. Совсем недостаточно. И кто-то должен заплатить сполна. Я докажу, что я прав.
Его голос сорвался, и он затрясся в беззвучных рыданиях.
Несмотря на свою решимость, Вилли стало безмерно жаль его. Она знала, что мать не виновата в том, что жизнь Перри разбилась. И тем не менее это было так. Он выбросил свою семью на улицу, а сам стал нищим. Трудности и лишения не смягчили его душу и не умерили со временем его гнев.
Он оставался глухим ко всем ее словам. У него был свой взгляд на права и закон. Он остался таким же, каким был много лет назад.
Вилли выложила свой последний козырь.
– А как же я, папа? Я тоже должна расплачиваться?
Перри нахмурился и внимательно посмотрел на нее. Казалось, что он никогда не задумывался над тем, как отразится на дочери его война с Джинни.
– Ты не должна вмешиваться, Вилли. Ты здесь ни при чем. Эта наша борьба.
– О, папа! – с болью и горечью воскликнула она. – Как ты не понимаешь, что я с самого детства была втянута в твои с мамой отношения, в твою борьбу с ней. Я не вынесу больше этого! Каждый раз, причиняя боль маме, ты причинял ее мне...
– Кто же виноват в этом? – упрямо твердил он. – Клянусь Богом, я любил эту женщину. Единственно, чего я хотел от нее, – чтоб она была хорошей женой. Разве это такая уж большая просьба?
Вилли подумала, что наконец он стал разговаривать с ней по-настоящему.
– Может, это не ваша с мамой вина, сказала она, – Все, что хотела мама, – это получить возможность заниматься каким-нибудь своим собственным делом, кроме ведения домашнего хозяйства для тебя и меня. Это не значит, что она плохая жена и хозяйка, папа. Женщина имеет право выбора, даже если она замужем.
Он коротко рассмеялся.
– Господи, Вилли! Ты говоришь, совсем как она. Похоже, вы сделаны из одного теста. Ответь мне, если ты такая умная, – какой я сделал выбор, женившись на твоей матери? Выбор был единственный – чтобы содержать семью, оградить ее от голода, я был вынужден каждый день спускаться под землю, в шахту.