— Когда же все это было?
— Ну, этого-то я до конца своих дней не забуду! 25 октября 1974 года. В пятницу.
— А потом что?
— Это был конец! — Робер Дени сокрушенно покачал головой. — Трижды мне казалось, что еще можно выплыть, но каждый раз я неизменно шел ко дну.
— И всегда из-за Вале?
— Разумеется. Некоторые писаки из его друзей хорошенько потрепали меня в печати. Правда, я снялся в нескольких неудачных картинах, и это сильно облегчило им задачу. Вот и вся история, господин комиссар…
— Вы просили Шальвана принять вас?
— А как же!
— И он принял? Как это было?
— Ну, что вы… Естественно, не принял! Великий человек слишком занят: где уж ему найти для меня время!
Довернь кашлянул.
— Что? — обернулся к нему комиссар.
— Господин Дени, предлагал ли вам Шарль Вале какие-либо контракты после всей этой истории с итальянцами?
Актер как-то надтреснуто засмеялся.
— Не меньше дюжины!
Тьебо насупился.
— Иными словами, он хотел искупить свою вину?
Дени все еще смеялся, дребезжа, как расстроенный рояль.
— Роли с гнильцой! Порнографические мелодрамы с кретинским текстом! Если б я имел глупость согласиться, я был бы кончен как профессионал! Он прекрасно знал, что я откажусь, когда предлагал мне такое. Но, заметьте, предлагал! Потому что это позволяло ему заявлять одним, будто он всегда мне помогает, а другим — будто я уже до того низко пал, что собираюсь сниматься в роли одного из тех редких персонажей, которые ходят одетыми в грязных порнухах!
Довернь и комиссар переглянулись. Кажется, у них мелькнула одна и та же мысль: не страдает ли Робер Дени манией преследования? Может, он попросту зациклился на том, что всякое предложение Шарля Вале сомнительно?
— Слушая вас, можно подумать, будто Вале только и занимался тем, что сознательно вредил вам…
— Так оно и было.
Тьебо поморщился: нет, все-таки это слишком, и потому неправдоподобно.
— Вы мне не верите, да? Думаете, я преувеличиваю? Думаете: он — неудачник или что-то вроде и, поскольку ему надо как-то оправдать свои неудачи, сваливает все на Вале? Я не ошибаюсь, господин комиссар? — спросил с ехидцей Дени.
— Не совсем так. Но я действительно спрашиваю себя, нет ли у вас невротической депрессии с фиксацией внимания на Вале. Кажется, так это называют психиатры… Хотя бы в легкой форме.
— Нет, комиссар, нету меня никакой депрессии. И никакой фиксации тоже нет. Вы просто не знаете, что такое ненависть, порожденная чрезмерной спесью. Вале никогда не мог мне простить, что я осмелился назвать его «сутенером от искусства» и что, если уж говорить о сутенерах, я куда меньше презираю настоящих!
Пупсик присвистнул.
— Когда ж вы его так отделали?
— Вскоре после того, как он разыграл свой этюд в кабинете Шальвана.
Тьебо сдул пепел, упавший на подлокотник.
— Это заявление… Вы сделали его, когда были наедине с Вале?
Робер Дени поднялся.
— Конечно же, нет, господин комиссар! В том-то и дело, что публично! Во время банкета по случаю премьеры фильма Бертолини… Того самого, где я должен был сниматься…
— Как же он отреагировал?
— Он… Он засмеялся, господин комиссар! Он встал в позу, и, когда две гориллы, нанятые Шальваном в качестве телохранителей, вытряхивали меня оттуда, я слышал, как он бросил — вроде бы в сторону, так просто, ни к кому не обращаясь, — что я жалок!
Дени посмотрел по очереди на комиссара, на Доверня… Может, он ожидал, что они станут возражать?
— Где вы были позавчера между 21.30 и 22 часами?
Актер вытаращил глаза.
— Как я должен понимать ваш вопрос?
— Мне нужна информация, вот и все.
— В Нейи я не был, если вам хочется узнать именно это!
— А где были?
Робер Дени на секунду задумался и, радостно улыбаясь, объявил:
— Ходил в кино!
— Один?
— А что — это запрещено законом?
— Фильм? Зал?
— «Простая история» в «Гомон-Ришелье». Если вы еще не посмотрели эту картину Сотэ, поторопитесь, господин комиссар, это просто маленький шедевр!
— Вы там встретили кого-нибудь из знакомых?
— Нет, и, поверьте, начинаю сожалеть об этом.
— Были ли у вас еще какие-то публичные стычки с Шарлем Вале?
— Вы отлично осведомлены, господин комиссар!
— Место? Дата? Обстоятельства? Причина?
— В «Лидо». В начале июля этого года, во время благотворительного гала-представления. Там был весь Париж, все, кто еще не уехал в отпуск. Вся парижская зрелищная тусовка. Увидев меня, Вале вслух изумился, обращаясь к одному из организаторов: как это, мол, этому типу удалось раздобыть пригласительный билет? Мне бы хотелось избавить вас от его обидных слов в мой адрес…