— У меня не было на это времени: Шальван тут же вцепился в меня и больше не отпустил.
Тьебо остановился перед Элен.
— Предполагаю, однако, что вы — хотя бы просто из любопытства — посмотрели, кто уже пришел до вас, кто нет…
— Тут дело не в любопытстве. Это безусловный рефлекс, свойственный каждой женщине, комиссар. — Она ласково улыбнулась. — Между нами, я всегда стараюсь прийти попозже, одной из последних. Этакое маленькое кокетство. Особенно подходит для случаев, когда много женщин среди приглашенных. — Улыбка стала шире. — Я вхожу. Все внимание этих дам сосредотачивается исключительно на мне. И если они пронзают меня взглядами, значит, все в порядке. И я говорю себе: «Ну, держись, девочка моя! Для тебя еще не все потеряно!»
— И кто же вас пронзил в этот раз?
— Жена второго продюсера, критикесса ежедневной газеты, имени которой назвать не могу, и наша юная предприимчивая Мишель Ванье, полагающая, что с ее красотой можно обойтись и без таланта.
— Ничего себе! Привели в действие целый взвод!
— Надеюсь, что могу быть с вами совершенно откровенной, комиссар. Мне это редко удается на работе, но уж когда выпадает такой случай, я за него хватаюсь.
— И правы.
Значит, Янник Дютур, которая — по чистой случайности! — за несколько дней до отъезда в Ажен выпила стаканчик вина в компании Робера Дени… Не объясняется ли ее внезапно вспыхнувшая симпатия к Пупсику в равной степени его внешностью и местом работы? Не пытается ли она, ловко его выспрашивая, установить: есть ли свидетель ее ухода от Шальвана или возвращения к нему?
— А кого из приглашенных недоставало, когда вы пришли?
— Только Красавчика Шарля. Хотя я бы не сказала, что сразу так уж удивилась его отсутствию…
Глава 13
Логично было бы вернуться в «Золотой рог», но ему показалось смешным отправляться спать за час до полуночи в гостиничный номер, пусть и комфортабельный, но от этого не менее безликий.
Он придумал себе предлог: надо бы найти открытый в эту пору табачный магазин, — сел за руль и потихоньку двинулся в направлении бульвара Репюблик.
Провинция укладывается рано. Естественно, они ведь и встают с петухами… Ярко освещенные витрины только усиливали ощущение пустынности улиц.
Когда Тьебо уже приготовился повернуть налево, чтобы по бульвару Карно подняться к вокзалу, он заметил пришвартовавшийся у «Ледника» микроавтобус киногруппы.
Уступая любопытству, да в общем и не имея ничего лучшего на примете, он поставил машину справа от дороги и с трубкой в зубах направился к ресторанчику, где подавали только напитки и легкую закуску.
«Ледник» был забавен смешением стилей. Ресторанная часть, находившаяся в глубине, казалась вполне современной. Зато все, что было перед ней, дышало какой-то милой старомодностью.
Днем здесь, должно быть, коротали время пенсионеры и бездельники. Наверное, забегали между двумя покупками клиенты ближайшего магазина…
В глубине слева, как раз в самом начале «ресторана», сидел за столиком Ламблен со своими ассистентами и главным оператором. Режиссер заметил Тьебо. Комиссар раскланялся и занял столик неподалеку.
Здесь тоже было пустынно, и ресторанчик выглядел печальным. Подошел официант — любезный и ничуть не удивленный пустотой, к которой, вероятно, привык.
Смешивать комиссару не хотелось. Он заказал порцию виски и, вытащив кисет, принялся набивать трубку. Почувствовав, что за ним наблюдают, обернулся и встретился глазами с Ламбленом.
Повинуясь импульсу, Тьебо жестом пригласил режиссера за свой столик. Тот, вроде бы, поколебался, но, обменявшись несколькими словами со своей компанией, подошел.
— Что вы пьете? — поинтересовался комиссар.
— Нагружаюсь виски, — ответил Ламблен, усаживаясь напротив.
— Тогда — два, — попросил Тьебо официанта.
Ламблен подождал, пока их обслужили и, когда официант удалился, воскликнул:
— Нет, ну, как можно жить в такой дыре? Вы видели этот город? Кладбище, да и только! Хотя, положим, и кладбища я видел в Провансе получше!
У него слишком блестели глаза, и взгляд был какой-то напряженный. Похоже, начал «нагружаться» довольно давно…
— Бывают дни, когда я спрашиваю себя, как можно жить в Париже…
Ламблен осклабился.
— Бросьте, комиссар! Есть признаки, которые не обманывают, вернее, которые разоблачают. Знаете, каковы излюбленные блюда местной кухни? Сливы в арманьяке и говядина в жире!
— Вам они не по вкусу?
— Да при чем тут вкус? Вы только вслушайтесь: сливы в арманьяке! Говядина в жире! Что сливы, что мясо, — они же спят, они дрыхнут в спирте или в сале! И здесь все так. Очень просто — они все дрыхнут в ватном коконе, в пуховой перине! Люди живут внутри перины! — Он обвел рукой так называемый «зал», по-прежнему пустой. — Ну, поглядите на это! Разве не диво? Все, все дрыхнут, это я вам говорю! — Режиссер вобрал в себя одним глотком полстакана виски и заговорил громче: — Эта обывательская старая Франция! Надо быть мазохистом, чтобы решиться заглянуть ей прямо в глаза! Какое там «решиться» — заставить себя!