Тьебо включил зажигание, машина тронулась с места.
На смену тополям пришли десятки гектаров фруктовых садов. Время от времени, достаточно далеко друг от друга, возникали такие же, как раньше, низкие вытянутые строения ферм с их голубятнями и могучими кедрами. Красивые тона зеленого и коричневого дополнялись розовато-голубоватыми переливами неба, освещенного послеполуденным солнцем.
— Что еще она вам сказала?
— Мы перебрали всю группу…
Бешено завопил автомобильный сигнал. Комиссар позволил нетерпеливому водителю обогнать их и продолжал ехать медленно, намереваясь не только полюбоваться пейзажами, но и закончить разговор с Пупсиком до того, как они окажутся у «цирка» Шальвана.
— Что она думает о Мишель Ванье?
— Претенциозная зануда. Таланта на копейку.
— А об Элен?
— Природное изящество. Высокий профессионализм. Приветлива, как все люди, наделенные огромным талантом.
— Портреты высечены резко. Это ваши формулировки?
— Нет. Это Янник…
— Ее мнение о Ламблене?
— Отличный режиссер. Смесь анархиста с мещанином. Знает, чего хочет. Обращается одинаково с актерами и вспомогательным персоналом.
— Бреннер?
— Тут вот какая закавыка, патрон… Говорят, он употребляет наркотики. И без них не может сниматься.
Тьебо сразу же вспомнились расширенные зрачки артиста, его слишком пристальный взгляд.
— Какие именно наркотики?
— Вот этого она не могла сказать точно. — Пупсик, как всегда в ответственный момент, откашлялся. — Сегодня утром, пока вы занимались своими делами, я… Я решил сам позвонить от вашего имени в наш отдел борьбы с наркоманией. Говорил с комиссаром Бастиани. Попросил его, опять же от вашего имени, разузнать все, что возможно, о Бреннере. Он сказал, что сегодня же этим займется. Я думал, что поступаю правильно, и…
— Правильно, конечно.
— Спасибо, патрон!
… Десять минут спустя они обнаружили большое оживление на съемочной площадке близ Мулен де Соль. Продюсер, едва завидев их, двинулся навстречу.
— Не беспокойтесь, господин Шальван, скажите просто, где мне найти мадемуазель Ванье, если она, конечно, в поле зрения, — попросил Тьебо.
В поле зрения камеры ее, во всяком случае, не было. Там находились Элен Мансар и Жорж Бреннер, которых снимали между открытыми воротами гаража и кустом гортензий, похожим на гигантский букет.
— Она пьет чай наверху. Я провожу вас.
— Это ни к чему…
Шальван с трудом сдержал раздражение.
— И все-таки я дам вам провожатого, господин комиссар. Потому что, не зная здешней топографии, вы рискуете заблудиться.
Поднявшись на второй этаж, Тьебо подумал, что продюсер был прав. Свернуть налево? А может, надо идти прямо — через галерею? Вслед за проводником-техником киногруппы он быстро пересек один салон, за ним другой и, наконец, третий, прежде чем они остановились перед тяжелой низкой округленной сверху дверью, ведущей в маленький коридорчик.
Но оказалось, что и туда идти не нужно. Техник отворил еще одну дверь — справа.
— Это здесь. Я вас оставляю.
Монументальная кухня. В камине, где взрослый человек мог бы встать в полный рост, потрескивают поленья. В медной посуде, развешанной поверху, на балке, вспыхивают отблески пламени. Очень светлое помещение: еще бы — четыре высоких окна! Два выходят на речушку под ивами, два — на лужайку у входа.
Выкругленная стойка-прилавок из квадратиков цвета меда и навощенного дерева делит комнату на две части: как бы музейную и функциональную. В «музейной» — старинная мебель: самый настоящий огромный стол для разделки дичи, плетеные из соломы стулья, сундук, кафедральный буфет…
А вот и Мишель Ванье — у камина, лицом к огню.
— Разрешите? — спросил Тьебо, указывая на стул, стоявший поблизости от нее.
— Конечно, прошу вас.
— Спасибо. Как себя чувствуете?
— Хорошо. Вчера вечером мне удалось отдохнуть, и сил прибавилось.
Она была загримирована для съемки, и под тоном черты ее лица казались чуть-чуть застывшими. От того, что она только что пила чай, помада на губах смылась, и контраст между ставшим естественным ртом и остальной «маской» был особенно разителен.