— Нет, — пожал плечами Шелест. — Тут и феи летали, и эльфы водили хороводы. Но чудовища оказались самыми живучими. Так что всех фей уже сожрали к твоему приходу. И, по правде сказать, я не особо об этом жалею — они все сильно смахивали на куклу Барби.
Я оглядел квартиру. Она была почти пустой, обои висели на стенах, как тряпки на какой-нибудь старой карге, потолок осыпался. Мебели почти не было — мы сидели возле лишенного скатерти стола на скрипящих табуретках. В одном из углов лежала Шелестова коллекция холодного оружия, кочевавшая с ним с одной явки на другую.
— Шикарная хата, — заметил я с иронией.
— Ага, — кивнул Шелест. — Зато на оплате сэкономил. Правда, сейчас уже платить некому. Как там Кэти?
— Нормально. При ней какой-то парень, Данила. Вроде бы брат, — я покосился на Шелеста и добавил: — Хотя кто его знает?
Шелест рассеянно кивнул. Я усмехнулся.
— Я все-таки нашел у тебя брешь, супермен. Ты просто не умеешь любить. И поэтому боишься. Боишься встретиться с Викой в виртуале и боишься увидеть Кэти в настоящей жизни. Бежишь от собственных чувств, вместо того чтобы разобраться во всем, как подобает мужчине. Я прав, Шелест?
Он улыбнулся.
— Если тебе хочется так думать, пусть так и будет.
Я вздохнул.
— Ладно, расскажи, что все-таки произошло?
— Меченов устроил раздачу генконструктора, который он украл из нашей лаборатории, населению Северного округа, Результаты ты видишь — всеобщий хаос. Пока силы правопорядка борются со всем этим и в первую очередь — с паникой среди жителей города, он захватил телебашню и ряд коммуникационных центров. Сейчас город остался практически без СМИ. Правительство не в состоянии контролировать ситуацию.
— Но зачем он это делает?
— Он хочет смести существующий порядок одним ударом. Именно об этом мы спорили раньше; он не хотел ждать годами и постепенно обращать людей к самомодификации. Он решил, что если выбросить на улицы партию мутантов, ему удастся под шумок захватить власть, используя свою гвардию — генетически модифицированных солдат. И установить диктат Нового Человека. Я ему говорил, что революция — это ошибочный путь, что он приведет к ненужным жертвам. Он все-таки решил сделать по-своему.
Я покачал головой.
— Не могу поверить, что нашелся человек, еще более упрямый, чем ты. Как же вы с ним работали раньше?
— Он не всегда был таким, — ответил Шелест. — Но он... использовал генконструктор на себе пару месяцев назад.
— И что же он изменил?
— Это была та самая базовая настройка личностных качеств, которую мы собирались внедрять всем Новым Людям. Он применил ее к себе. Возможно, именно это привело его к тому, что он сделал.
— А ты так и не использовал генконструктор? — спросил я.
Шелест вытащил из кармана металлическую колбу.
— Нет. Говоря откровенно, я опасаюсь это делать. Может быть, позже, когда мы разберемся с Меченовым...
— Так ты собираешься с ним разобраться?
— Да. Он хочет устроить бойню и верит, что в результате войн и погромов ему удастся установить новый порядок. Но я в это не верю; слишком много было в истории подобных примеров. Ты уже видел на улицах «ангелов», которые карают безбожников огнем и мечом?
— Приходилось.
— Нечто подобное произойдет и с Меченовым. Если он готов принести в жертву своим идеям человеческие жизни — это приговор ему. Потому что начать можно с десятка загубленных душ, а продолжить миллионами. Я не допущу террора.
— Но ведь это будет означать провал всего вашего замысла, крах. Без лаборатории, без опытных образцов, без ученых, которыми руководил Меченое, ты уже не сможешь продолжить работу. Придется все начинать заново.
— Я понимаю, — кивнул Шелест. — Но это другой вопрос. И я задам его себе, когда покончу с Меченовым. С другом, который... Который от меня отрекся.
С трудом закончив фразу, он встал из-за стола. Я видел, что Шелесту тяжело, хоть он и пытается это скрыть. И хорошо, что я все-таки нашел его. Может быть, мне удастся как-то ему помочь, Кем бы он ни был, такое бремя, которое он несет, — не для одного человека.
Шелест подошел к окну, скинув верхнюю куртку и оставшись в белой футболке и спортивных брюках, поглядел на мглистые сумерки. Из окна была видна Останкинская башня — она протянулась, как пуповина, соединяющая небо и землю. Этакий суставчатый стебель, окольцованный светящимися обручами, спускается на землю из разлитого в облачном мареве светящегося пятна — отражения света верхних, скрытых туманом, этажей башни.
Оторвавшись от созерцания, Шелест вытащил из груды старинного клинкового оружия, лежавшего на куске брезента, китайский цзянь. И начал выполнять упражнения с мечом, пластично перетекая из одной стойки в другую и рассекая воздух молниеносными взмахами, чередуя медлительное, но полное скрытой силы движение с внезапными выплесками энергии, отзывавшимися пением гибкого клинка. Я залюбовался им — Шелест демонстрировал технику и концентрацию, недоступные простому любителю боевых искусств.
— Похоже, ты много лет отдал изучению единоборств, — сказал я. — И наверное, занимался у лучших мастеров. Скажи, чего ты достиг в результате этого?
Шелест ответил не сразу. Он закончил упражнение и уселся на пол, положив меч рядом с собой.
— Я научился разделять разум и волю, — сказал он. — Научился управлять своими желаниями. Научился быть свободным от эмоций тогда, когда нужна решительность действий.
Он принял позу лотоса и, закрыв глаза, какое-то время молчал.
— А вообще все это ерунда, — сказал он. — Человек может быть полностью свободен внутри себя, только пройдя через самоотрицание. Только избавившись от собственного Я. Но тогда он уже не будет личностью. Иногда мне кажется, что я этого почти достиг. У меня почти не осталось ничего личного.