Как разгадать тайну такой всепоглощающей страсти, раз и навсегда меняющей всю жизнь человека? Казалось, Абрамовитц не сразу смирился со своей судьбой. Его словно бы тревожило сознание своей исключительности, и он старался её не замечать. В двадцать четыре года он всё ещё был искусным краснодеревщиком, который в свободное время увлекался фокусами.
Как будто ничто не предвещало внезапного появления Эйзенхайма в одном из венских театров и начала его головокружительной зловещей карьеры. Блестящему дебютанту было двадцать восемь лет. На самом деле заметки того времени свидетельствуют, что краснодеревщик из Братиславы начал давать частные представления по меньшей мере за год до того, как приехал в австрийскую столицу. Хотя годы, предшествующие этим первым выступлениям, остаются загадкой, известно, что магическое искусство занимало всё больше места в ремесле Абрамовитца; он строил шкатулки с секретами и продавал их местным фокусникам. Таков был характер Эйзенхайма: он действовал медленно и осторожно, шаг за шагом, а потом, словно ощутив право на дерзость, совершал внезапный скачок.
Его первые публичные представления отличались не столько дерзостью, сколько превосходным владением искусством современной иллюзии, хотя уже в них присутствовали хитрые уловки и вариации. Одним из ранних успехов Эйзенхайма было «Таинственное Апельсиновое Дерево», знаменитый номер Робер-Удена.[2] Одолженный у кого-нибудь из публики платок помещался в маленькую шкатулку, которую отдавали одному из зрителей. На сцену выходил ассистент, неся ящик с маленьким зеленеющим апельсиновым деревом. Он ставил ящик на стол фокусника и уходил. По слову Эйзенхайма и мановению его волшебной палочки на дереве появлялись цветы, а ещё через мгновение — спелые апельсины; Эйзенхайм срывал несколько плодов и передавал зрителям. Вдруг из листвы дерева вспархивали две бабочки, неся платок. Зритель, открыв шкатулку, обнаруживал, что платок исчез; каким-то образом он оказался на дереве, у бабочек. Иллюзия основывалась на двух отдельных трюках: дерево и бабочки были механические, цветы и фрукты — настоящие, а платок незаметно извлекался при передаче шкатулки зрителю. Эйзенхайм скоро усовершенствовал номер, снискав ещё большую популярность: всякий раз, когда он накрывал дерево лоскутом красного шёлка, оно вырастало, на ветках появлялись не только апельсины, но и яблоки, груши и сливы, наконец целая стая настоящих цветных бабочек взлетала и кружила над зрительным залом, а дети визжали от восторга, пытаясь поймать нежных созданий; в завершение номера волшебник сдёргивал чёрный бархатный покров, и дерево превращалось в птичью клетку, а внутри лежал пропавший платок.
В то время Эйзенхайм носил обычный наряд волшебника: шелковый цилиндр, сюртук и накидку — и пользовался эбеновой волшебной палочкой с наконечниками из слоновой кости. Отличительным элементом его костюма была пара чёрных перчаток. В начале каждого представления он быстрыми шагами выходил из-за закрытого занавеса на авансцену, снимал перчатки, подбрасывал их в воздух, и они превращались в двух чёрных воронов.
Критики почти сразу отметили склонность молодого чародея к жутковатым эффектам. В популярном номере «Призрачный Портрет» на затемнённой сцене помещался большой кусок белого холста, подсвеченный огнями рампы. Эйзенхайм делал пассы правой рукой — и на чистой ткани таинственным образом появлялось изображение, постепенно становясь всё ярче и ярче. Теперь уже нет никакого секрета в том, что на кусок небелёного муслина можно нанести рисунок при помощи особых химических растворов, которые, высыхая, становятся невидимыми; для получения голубого цвета используют сульфат железа, для жёлтого — нитрат висмута, для коричневого — сульфат меди, а проявить картину можно, распылив поверх слабый раствор цианистой соли углекислого калия. Пульверизатор был спрятан в рукаве фокусника. Эйзенхайм усиливал таинственный эффект, создавая портреты в полный рост, у которых, как у живых, двигались глаза и губы. Зловещий образ эрцгерцога, или чёрта, или самого Эйзенхайма по приказанию чародея читал вслух содержимое запечатанных конвертов, а потом исчезал по мановению волшебной палочки.
2
Жан Эжен Робер-Уден (также Робер-Гуден,