— Вайолет. Как тебе такое имя, сынок?
— Фиалка? — свел тонкие светлые бровки мальчишка. — У нее глаза похожи на фиалки. Мне нравится, — Доммэ наклонился к девочке, поцеловав ее в маленький нос, и быстро зашептал: — Я твой брат, Вайолет. Ты только больше не плачь и за нос меня не щипай, а то больно, — добродушно пожаловался он.
Девочка невразумительно булькнула и выдохнула в лицо мальчика тихое и теплое:
— Аку.
— Мама, ты слышала? — захлебнулся в восторженном возгласе Доммэ. — Она мне сказала "хорошо", — мальчик смотрел на крошечное создание, уютно устроившееся в руках матери, и в груди его ширилось что-то необъятно-огромное, то, что невозможно было описать словами и чему, в силу своего нежного возраста, маленький рохр не находил названия. Доммэ знал только одно: с этого момента маленькая девочка с глазами цвета лесных фиалок навечно поселилась в горячем сердце оборотня.
ГЛАВА 1
Двадцать лет спустя…
Вайолет сидела на теплом крыльце ладной бревенчатой избушки Урсулы, вот уже добрую четверть часа созерцая лесную ведьму, стоящую на камне стихий. Старуха, раскинув в стороны руки, быстро шевелила крючковатыми пальцами, словно дергала ими за невидимые веревочки. Ветер трепал ее платье-балахон, сшитый из длинных лент, и свободные концы тонких полос плыли по воздуху разноцветными струящимися ручейками, обнажая босые костлявые ноги. Женщина смешно дернула носом, словно собака, унюхавшая еду, после чего лениво приоткрыла один глаз, недовольно царапнув Вайолет взглядом.
— Опять от братьев сбежала да следы по всему лесу набросала?
Темные брови девушки сердито сошлись на переносице, и с ярких, как ягоды малины, губ сорвалось лишь одно слово:
— Далеко?
Старуха перестала изображать фигурку богини ветра Свираги, воинственно поставив руки в боки.
— Поутрось* по кустам поблукают да, глядишь, к обестине* сюда всей стаей и заявятся. Мне свары с твоим батюшкой ни к чему. Да и дух псины потом к осьмице* из избы не выветришь. Сколько тебя учу запах хоронить, а ты, как рохр, по кочкам плутаешь да зверье зазря гоняешь.
— Я и есть рохр, — упрямо встряхнув головой, заметила девушка.
— Чтой-то я клыков да хвоста у тебя, милая, не наблюдаю, — насмешливо прокаркала Урсула, сложив руки на своей тощей груди. Ветер играючи поднял вверх серебристые космы ведьмы, шаловливо бросил их в морщинистое лицо, вздыбил спутанными клубами.
— Подь прочь, баловник, — шлепнула ладонью невидимый глазу поток старуха, и он, обижено засвистев, помчался к крыльцу, чтобы, злобно погремев висящими на нем серебряными бубенцами, исчезнуть в кронах старых грабов, со всех сторон окружающих избушку.
— Отыграется ведь в гэйлет*, засыплет твою избушку снегом по самый дымоход, — рассмеялась Вайолет.
— А кто ж его тогда ароматом пирогов кормить будет да вечерки петь? — недоуменно фыркнула Урсула, шустро слезая с камня.
Вайолет мягко улыбнулась. Это правда — любил ветер старуху, и когда всю округу по пояс заметало снегом, домик Урсулы весенней прогалиной упрямо красовался посреди леса, лишь добавляя весу устрашающей репутации ведьмы. Дорожки, ведущие к маленькой избушке, всегда оставались нетронутыми, а когда Урсула пекла пироги, то завывающий ветер становился смирным, как котенок, бубликом скручивался вокруг ее дымохода — довольно урчал и сыто сопел, облизывая холодным языком запах свежей сдобы.
— Полезай на Рамха-камень, — проворчала Урсула, поднимая с земли свой увешанный оберегами резной посох.
Стянув мягкие сапожки, Вайолет ловко запрыгнула на белый валун, зябко поджав пальцы на босых ногах.
— Холодный, — смущенно пожаловалась девушка.
— Холодный… — ворчливо потянула ведьма. — Холодный оттого, что ты линии силы не ловишь, а они повсюду. Поймай в ладошку да пей то, что тебе дают по доброй воле. Это темные берут без спросу, выбирают до дна, а опосля прахом осыпают. А ты светлая.
— И толку мне с того, — раскинула руки Вайолет, поймав один из девяти потоков силы жизни. Камень под ногами нагрелся, и животворящее тепло упругой волной полилось от щиколоток к позвонкам девушки. — Двадцатое лето пошло, а оборота все нет и нет. Что ж я за ущербная такая?
— Зачем тебе лохматая шкура рохра, коли спариваются они завсегда в человеческом облике? — прищурилась ведьма, и пронзительно синие глаза заискрились откровенной насмешкой.
— Почему ты такая грубая? — покраснела до кончиков ушей Вайолет.
— Я просто слишком старая, чтобы молвить целомудренные да витиеватые речи, облачая голую правду в красивую одежку. Все твои метания из-за того, что хочешь понравиться какому-то оборотню. А ему, поверь мне, детка, абсолютно все равно, будут ли у тебя шерсть и клыки — главное, чтобы между ног было то, чему полагается быть у женщины. Ну, а с этим у тебя, хвала покровителям Небесных Чертогов, все в порядке. И кто на этот раз? Зорах? Рин?