Выбрать главу

В первую очередь Ольшанский велел найти тех ее знакомых, которые часто бывали у Анисковец и могли хотя бы приблизительно сказать, что именно у нее похищено. Такой человек нашелся – бывший муж Екатерины Венедиктовны Петр Васильевич Анисковец. С покойной он развелся лет пятнадцать назад, когда ей было пятьдесят девять, а ему – шестьдесят два. И все пятнадцать лет он продолжал приходить в гости к Екатерине Венедиктовне, приносил цветы и трогательные маленькие подарки.

– Вы не обидитесь, если я спрошу о причине вашего развода? – осторожно сказал следователь, очень уж необычной показалась ему сама ситуация: разводиться в таком почтенном возрасте, и не ради того, чтобы создать новую семью.

Петр Васильевич грустно посмотрел на Ольшанского.

– Дурак я был – вот и вся причина. Закрутил с молодой, думал – вот оно, настоящее, всепоглощающее, то, ради чего на смерть идут. С Катериной развелся. А когда все закончилось, Катя долго смеялась надо мной. Так, говорила, тебе и надо, дурачку самоуверенному, будет те-бе урок. Она прекрасно ко мне относилась. Я потом много раз делал ей предложение, но она отказывала, дескать, смешно в таком возрасте под венец, да еще с бывшим мужем. Но ухаживания мои принимала, не гнала.

– Выходит, она вас простила? – уточнил следователь.

– Простила, – кивнул Анисковец. – Да она и не сердилась долго. Знаете, у нее чувство юмора было просто удивительное, она на любую беду умела с усмешкой посмотреть. Ни разу за все годы я не видел, чтобы Катерина плакала. Верите? Ни разу. Зато хохотала постоянно.

Вместе с Ольшанским Петр Васильевич поехал на квартиру к бывшей супруге. По дороге он несколько раз принимался сосать валидол, и было видно, что он панически боится заходить в комнату, где недавно лежала убитая. Но в последний момент он все-таки сумел собраться и, горестно вздыхая, приступил к осмотру имущества. По тому, как бегло он скользнул глазами по увешанным картинами стенам и как уверенно открывал ящики комода и дверцы шкафов, Ольшанский понял, что Петр Васильевич хорошо ориентируется в обстановке и знает, где что должно лежать.

– Кажется, все на месте, – развел руками Анисковец. – Только одна картина пропала, маленькая такая, миниатюра, но я не думаю, что ее взяли воры.

– Почему же? – насторожился Ольшанский.

– Да она дешевенькая совсем, копейки стоит. Зачем бы ее стали красть, если рядом висят бесценные полотна.

– Может быть, дело в размере, – предположил следователь. – Маленькую картину легче унести.

– Нет, вы не правы, – возразил Петр Васильевич, – взгляните – здесь много миниатюр, отец Катерины, Венедикт Валерьевич, был к ним неравнодушен, всю жизнь собирал. И все они стоят очень дорого, очень, уж вы мне поверьте. Но пропала совсем ерундовая картинка, ее Катя купила у какого-то уличного мазилы просто шутки ради.

– Что на ней было изображено?

– Цветы и бабочки, стилизованные под Дали. Такой живописи сейчас полно в Москве. Мазня, одним словом. Я думаю, Катерина просто подарила ее кому-то. Не может быть, чтобы такую дешевку кто-то украл.

– Хорошо, Петр Васильевич, насчет картины мы выясним. А что с драгоценностями?

– Все целы. Это просто поразительно, знаете ли. У Катерины были великолепные фамильные украшения: бриллианты, изумруды, платина. Одна работа чего стоит! И ведь ничего не взяли.

Это было действительно очень странно. Почему же тогда ящики комода оказались выдвинутыми, вещи разбросаны по полу, шкафы открыты? Ведь явно же что-то искали. Но если не ценности, то что же тогда? И почему преступник не взял ценности? Их много, они все на виду, он наверняка их видел и даже трогал. Почему же не взял?

Нужно было немедленно найти еще кого-нибудь, кто смог бы осмотреть вещи Екатерины Венедиктовны. Не исключено, что ее бывший муж пропажу заметил, но по каким-то причинам это не обнародовал.

* * *

Пухлая, перехваченная аптечной резинкой записная книжка Екатерины Венедиктовны Анисковец, набитая множеством выпадающих листочков и визитных карточек, лежала на столе перед Анастасией Каменской. Задание следователя было предельно четким: найти среди знакомых убитой человека, который мог бы дать квалифицированную консультацию по поводу имевшихся у нее ценностей. Насколько кратко было сформулировано задание, настолько длительной и кропотливой была работа по его выполнению. На установление всех лиц, поименованных в этой записной книжке, требовалось много времени и терпения. Настя старательно составляла запросы и получала ответы: «Умер…», «Номер передан другому абоненту…», «Переехал…», «Умер…», «Умер…»

На третий день ей наконец повезло. Искусствовед, знаток живописи и коллекционер антиквариата Иван Елизарович Бышов пребывал в полном здравии и проявил прекрасную осведомленность как о картинах Анисковец, так и о ее украшениях. К тому моменту, когда Настя с ним связалась, он уже знал о трагической гибели своей старинной приятельницы и беспрестанно приговаривал:

– Боже мой, боже мой, я был уверен, что она всех нас переживет! Здоровье отменное. Ах, Катерина, Катерина!

– Вы давно знакомы с Екатериной Венедиктовной? – спросила его Настя.

– Всю жизнь, – быстро ответил Бышов. – Наши отцы дружили, и мы с Катериной практически росли вместе. Мой отец и Венедикт Валерьевич были страстными коллекционерами. А мы с Катей пошли разными путями. Я, что называется, принял коллекцию отца и продолжил его дело, а Катя не имела вкуса к коллекционированию, ее это как-то не будоражило. Впрочем, женщины вообще не склонны… Она потихоньку продавала ценности и на эти деньги жила. Пенсию-то ей крошечную положило государство, музейные работники у нас не в чести были.

– А кто наследует ее имущество?

– Государство. Катерина все завещала нескольким музеям. У нее нет родственников, которым ей хотелось бы оставить все это.

– Неужели совсем нет родственников? – не поверила Настя.

– Нет, какие-то есть, конечно, – ответил Бышов дребезжащим голоском. – Но не такие, кому можно было бы оставить коллекцию. Пропьют, прогуляют. Катя хоть и не имела вкуса к коллекционированию, но ценность того, что у нее было, понимала очень хорошо. Я имею в виду не только денежную стоимость, а ценность в высшем смысле слова. Для истории, для культуры. Она очень образованная была.

Родственники, обделенные наследством. Это уже интересно. Впрочем, нет, не очень. Если бы они имели отношение к убийству, они бы забрали ценности. Иначе само убийство теряет смысл. Может быть, им что-то помешало? Убить успели, а ценности собрать и вынести не смогли… Надо вцепляться мертвой хваткой в соседей. Ибо что в такой ситуации может помешать преступнику? Только появление на лестнице возле квартиры каких-то людей.

– Скажите, Иван Елизарович, как было составлено завещание? Я имею в виду, сделано ли описание каждой вещи, которая переходит к музею-наследнику после смерти Анисковец?

– Я понимаю ваш вопрос, – кивнул старик коллекционер. – Да, каждая вещь была описана с участием представителей музеев и нотариата. В завещании все четко прописано, кому что причитается. Несколько картин Катя в завещание не включила, она собиралась их продать и на эти деньги жить.

– И как? Продала?

– Конечно.

– Кому, не знаете?

– Как кому? Мне. Мне же и продала. Они до сих пор у меня.

– А если бы этих денег не хватило?

– Мы говорили с ней об этом, – кивнул Бышов. – Во-первых, картины, которые я у нее купил, стоили очень дорого. Вы, может быть, думаете, что я, пользуясь старой дружбой, скупил их у Кати по дешевке? Так нет! Я дал за них полную стоимость, вы можете это проверить. Этих денег ей должно было хватить на много лет. А во-вторых, если бы деньги закончились, она внесла бы изменение в завещание, исключила из наследственной массы что-нибудь и снова продала.

– Правильно ли я вас поняла, – подвела итог Настя, – что на момент составления завещания все ценности были осмотрены специалистами, подтвердившими их подлинность?

– Совершенно верно.