— Поехали, — кивнула Настя. — Постелю тебе на раскладушке. Только у меня еды нет.
— Ничего, купим по дороге, — оживился Юра. — Заодно и порепетируем душераздирающую сцену завтрашней оперативки. Я прямо вижу, как Колобок будет нас с тобой мордой об стол возить за дело Анисковец.
— И будет прав, — мрачно добавила она. — Столько дней прошло, а мы топчемся на месте.
— Ну ты, мать, не права, — развел руками Коротков. — Мы же попытку ограбления отрабатывали, все каналы сбыта проверяли. Между прочим, могу тебе похвастаться, я соседям здорово помог. Заказчиков на коллекцию Анисковец я не нашел, что верно — то верно, зато обнаружил следы заказа на кражу у крупного антиквара. Ребята там профилактические мероприятия развернули по всему фронту, ждут воров с распростертыми объятиями. А представь себе, если эти воры готовы пойти на убийство хозяев? Тогда я, умный сыщик Коротков, еще и от трупа нас избавил. А ты меня даже не похвалишь, только ругаешься и ворчишь.
— Да что я, — Настя рассмеялась и ласково взъерошила ему волосы, вот Колобок завтра будет ругаться — мало не покажется. Я вообще ангел рядом с ним.
Они сели в старенькую Юрину машину, давно уже дышащую на ладан, и поехали на Щелковское шоссе, где жила Настя. Дома они на скорую руку приготовили ужин из полуфабрикатов, при этом Коротков не переставал ныть по поводу Настиной нехозяйственности.
— Сюда нужно добавить чеснок и какую-нибудь приправу.
— Чеснока нет. А приправы, наверное, есть, но я не знаю, куда Лешка их кладет.
— Но майонез у тебя хотя бы есть?
— Кажется, нет. Надо в холодильнике посмотреть.
— Ну ты даешь! Даже не знаешь, что у тебя есть, а чего нет. Он открыл дверцу холодильника и присел перед ним на корточки.
— Мать честная! У тебя ж тут кастрюля с супом стоит!
— Да? — искренне удивилась Настя. — Ну надо же, а я и не знала. А что там еще есть интересного?
— Остатки жаркого, кажется, из баранины. Сыр в огромных количествах. Ты когда сюда заглядывала в последний раз?
— Да ну тебя, Коротков, отстань, — отмахнулась Настя. — Я хватаю кусок, который лежит поближе, быстро его съедаю и заваливаюсь спать.
— Вот кикимора, — Юра осуждающе покачал головой. — Лешка старался, готовил тебе еду, чтобы ты с голоду не померла, пока он в командировке, а ты ведешь себя кое-как.
— Не обзывайся, а то не дам раскладушку, будешь на полу спать. Ладно, вытаскивай суп, его и в самом деле надо съесть, а то Лешка обидится.
Ужин оказался неожиданно обильным и сытным, и Настя с Юрой, с голодухи разом впихнувшие в себя такое количество продуктов, уже не могли пошевелиться.
— Слушай, — с ужасом сказала Настя, — я, кажется, даже встать не могу. Обжорство — большой грех.
— Ну посидим еще за столом, куда спешить-то? — флегматично откликнулся Коротков. — Когда Лешка возвращается?
— Через три дня.
— Скучаешь?
— Я? — от такого предположения Настя даже сигарету из пальцев выронила.
— Ну не я же. Чистяков — твой муж, а не мой.
— Нет, не скучаю. Ты же знаешь, Юрик, я никогда не скучаю.
— Ни по кому? — недоверчиво переспросил он.
— Ни по кому. Я до противного самодостаточна. Иногда мне кажется, что мне вообще никто не нужен. Кошка, гуляющая сама по себе.
— Ася, а тебе не бывает страшно от твоей самодостаточности?
— Бывает, — усмехнулась она, — регулярно. Но я с этим борюсь.
— Каким образом?
— Уговариваю себя, что всему виной моя работа, которая отнимает столько времени и сил, что уже нет желания ни с кем общаться. И потом, у меня есть Лешка, который заменяет мне подруг, друзей и любовников, вместе взятых. Кстати, о друзьях. Мы с тобой забыли Стасову позвонить.
— Точно! — спохватился Коротков. — Растяпы мы. Сейчас уже поздно, наверное, неудобно беспокоить.
— Поздно? А который час?
— Половина первого.
— Тьфу ты, Юрка, вот вечно ты со своими философскими идеями голову мне морочишь. Ладно, утром позвоним. Пошли укладываться.
Она постелила Короткову на раскладушке и по законам гостеприимства предоставила ему право первому идти в душ. Забравшись в постель, Настя свернулась калачиком и устало прикрыла глаза, но сна не было. Мысли ее то и дело возвращались к Ире Терехиной, которая по воле злой судьбы осталась на всем белом свете совсем одна, хотя ее вины в этом не было.