Но в конце концов он набрал в легкие воздуха.
И все сразу потеряло смысл.
Теперь он совсем ничего не понимал. И хотя он полностью исполнял отведенные ему функции, он все равно лишь скользил по жизни, находился здесь мимолетом, везде – даже внутри самого себя.
Три месяца, чтобы освободить общую квартиру, вернуть ключи, вдрызг разругаться из-за какой-то купленной ими совместно картины или цветка. К коту это не относилось. Юго оставил его Люси. Он не чувствовал, что способен сейчас любить, даже кота, а несчастное животное заслуживало большего.
Три месяца постоянного падения, а дно так и не достигнуто; Юго не предполагал в себе подобной глубины и в других обстоятельствах мог бы даже этим гордиться. В нем таились такие бездны, что одно их созерцание могло бы восхитить и Ницше. Но было ли это действительно триумфом? Самые высокие вершины планеты известны каждому, а вот кто назовет самые неведомые ее впадины? Какую славу способна принести тьма? Только мрак и холод. Торжественные атрибуты смерти. Юго чувствовал, что заполнен ими.
Это были самые тяжелые три месяца из всех пережитых им. С катастрофическими результатами.
Семь лет отношений, подытоженных какими-то вымученными упреками. Люси не желала больше служить ему эмоциональной подпоркой, не желала постоянно кружиться в орбите его бесконечно сменяющихся притязаний – она стремилась оказаться в другой атмосфере, чтобы раскрыться и расцвести там. Он никогда не позволял Люси войти в свой мир, держал ее на расстоянии, не давая понять, кто он на самом деле, отказывался целиком впустить ее в свою жизнь. И в этом смысле она была права. Он пользовался своей харизмой, чтобы держать Люси рядом, не позволяя зацепиться, посеять что-то полезное, вместе что-то создавать. И теперь, когда она изучила его вдоль и поперек, она поняла, что так будет лучше. Юго создавал токсичную атмосферу.
Когда слышишь подобное от того, кого любишь, с кем в течение семи лет столько пережито, это как если бы нажали на красную ядерную кнопку.
Люси ушла, оставив за собой выжженное поле, и даже три месяца спустя радиоактивность ее слов все еще разъедала его существо.
Юго вел себя с ней как тщеславный эгоист, абсолютно уверенный в том, что достаточно одного его обаяния, чтобы получить желаемое, ничего при этом не делая, ничего не давая взамен. Полностью зацикленный на своих успехах или, по крайней мере, на своих попытках.
И вот теперь он один и с ужасом осознает, что дальше будет еще хуже. Ему некуда излить свое горе. Тридцать четыре года, но ни актерская, ни литературная карьера так до сих пор и не задалась. Он являл собой лишь набор слов, которые никто не слушает и не читает. Его мелкие приработки ради пропитания заканчивались сплошными неудачами. Он постепенно растерял всех друзей. Сперва друзей детства, когда, лелея грандиозные планы, уехал из Нормандии сразу по окончании лицея, потом тех, с кем сблизился здесь, в столице; случайных знакомых, «коллег», неудачников, конкурентов, талантливых, но забывчивых, – таких было великое множество. Но удержал немногих. Оглядываясь назад, он признавал, что потерял лучших из них по собственной вине, не уделяя им большого внимания. Люси права. Он вовлек их в свою орбиту, сделав их спутниками, но не дав права приблизиться. Рикошетом, сталкиваясь между собой или оказавшись во власти иного внеземного притяжения, многие от него отдалились. Осталась лишь горстка таких же, как он, едва способных наблюдать друг за другом на расстоянии, не пересекаясь, а скорее догадываясь.
Он испытывал горечь оттого, что его бросили в том возрасте, когда другие пары уже строят семью на фундаменте своих отношений. Но окончательно его добило осознание того, в какого «ублюдка» он превратился. Он не был подлецом по природе и никогда к этому не стремился, как, впрочем, и не старался быть центром вселенной; все произошло как-то незаметно, из-за мелких упущений, уступок, постоянной работы над собой, когда его персона была в центре внимания. Он упустил из виду самое главное – другого человека. И именно эти чудовищные открытия страшнее всего угнетали его, стоило ему лишь задуматься. Осознать, что он отвратителен сам себе.
И тогда он все бросил. Абсолютно все. Кроме холщового рюкзака, где хранились его последние связи с реальным миром.