Но все же, они был семьей.
Или по крайней мере так родились.
Ник трясся от холодного дождя, который поливал их, пока они стояли в центре темного кладбища. Резкий ветер дул почти со скоростью урагана.
— Так что у тебя с Ксевиканом?
Калеб замер, посмотрел на верх, прекратив вычерчивать круг маслами, которые принес.
— Я был одним из судей, отрезавших ему крылья и забравших его силу.
У Ника отпала челюсть.
— Что? Почему?
Калеб продолжил рисовать круг.
— Он нарушил клятву, предал братство и свою семью. Его нужно было приговорить к смерти. За это я и голосовал.
А вот это жестко, обычно Калеб не был таким бессердечным. Без хорошей причины.
— И что же он сделал?
Глаза Калеба стали оранжевыми глазами демона, светящимися в темноте.
— Он провел врагов за наши стены и позволил им уничтожить все, что было нам дорого.
Ника затошнило, когда он понял, что должно быть произошло.
— Так умерла твоя жена?
— Я не хочу говорить об этом, Готье. Скажем так, верить ему нельзя. Ни в чем. И особенно доверять тех, кому хочешь сохранить жизнь.
Ник понимал, что следует оставить эту тему, но не мог. Он хотел понять, почему кто-то может совершить такой ужасный поступок.
— Он сказал, зачем сделал это?
Калеб встал и посмотрел на него в темноте.
— Какая разница? Правда? Ты бы подверг мать опасности по какой-либо причине?
Нет. Он сомневался, что сделал бы это даже с Коди.
— Именно это и сделал Ксевикан. Он позволил, чтобы наши невинные семьи, наших детей перерезали во сне. Хладнокровно. А ты, — он произнес это слово, как самое мерзкое оскорбление, — Принял его как брата.
— Потому что ты мне о таком не рассказывал.
— А была бы какая-то разница?
— Наверное… возможно… да. Да, была бы. Почему ты мне не рассказал?
КАлеб зарычал.
— Не знаю, что хуже. Твоя человеческая или твоя демоническая половина. Из-за обоих тебя могут убить, плюс во время этого перережут всех нас. Ты хоть раз можешь послушать меня, когда я тебе что-то говорю?
Ник закатил глаза.
— Фу, говоришь, как моя мать.
— А ты, как идиот.
Это подействовало на него, как ушат ледяной воды. Он чуть было не бросился на Калеба. Лишь факт, что демону было больно, удержал от того, чтобы ударить его.
— Я не обязан это выслушивать от тебя, Калеб. Не обязан.
Калеб отбросил масла, запрокинул голову и заревел так, что массивные могилы вокруг затряслись сильнее, чем от грома. Его влажная человеческая кожа стало оранжевой кожей демона. Расправив свои черные крылья, он впал в такую ярость, какой Ник раньше не видел. Калеб всегда себя контролировал. Был спокоен в любой кризисной ситуации.
Но это…
Это было ужасным напоминанием того, кем был Калеб.
Смертельно опасным.
Но через несколько мгновений Ник понял, что Калеб не злился. Калеб плакал. Ник почувствовал его муку будто свою собственную.
Ник медленно приблизился к нему, желая утешить друга.
— Прости, Калеб. Я не знал.
Прерывисто дыша, Калеб посмотрел на него, а дождь поливал их обоих.
— Из всех людей в этом мире, ты выбрал одного, которого я по-настоящему не выношу. Того, от чьего имени меня тошнит, не важно слышу ли я его или произношу. Того, кого я не могу изгнать из своих кошмаров, как бы не старался.
— И снова, прости. Ты же знаешь, я бы никогда не причинил тебе боль намеренно.
Калеб устало вздохнул и стер с щек слезы, которые перемешались с дождем.
— Зачем мы боремся?
— Потому что я сделал глупость… снова.
— Нет, я не о том. Я об этом, — он показал на место ритуала, который уже начал. — Какая нам разница, Ник? Правда? Амеретат прав. В итоге ты все равно все уничтожишь. И мы лишь оттягиваем неизбежное. Почему бы сейчас не прекратить наши страдания и не покончить с этим? Позволить темным силам все забрать?
Ника ошеломило это предложение. Да, Калебу было больно, но ты не опускаешь руки из-за болезненного прошлого. Ты не прекращаешь драться, если у тебя разбит нос. Не важно, на сколько это больно, ты трясешь головой, собираешься с силами и отвечаешь новым ударом.
Калеб должен понимать это, как никто иной.
— Потому что дело не только в нас, Кей. Я видел, когда умер. Дело не в тебе, мне или даже Ксевикане. Дело в миллионах и миллионах жизней. Если я дам себе превратиться в Амброуза, то придет конец не только этому миру. Всем мирам. Будет разрушено все. Все. И ты прав. Тяжело вставать каждый день, когда знаешь, что снова упадешь. Тяжело видеть людей, которые ненавидят тебя и дразнят. Тяжело сохранить чувство собственного достоинства в мире, который ненавидит тебя и каждый твой вдох. Но знаешь, зачем мы это делаем?