По тому, как Францев вильнул взглядом и начал активно скребыхать вилкой по пустой тарелке, подбирая кусочки, которых не было бы видно даже при рассмотрении через микроскоп, Ирина поняла, что Вадька врёт.
Невысокого росточка, щуплый, худенький, с непропорционально коротким телом и длинными ногами, Вадик слыл отличным рассказчиком, хорошим советчиком, но совершенно никудышным врунишкой, за что и расплачивался каждую сессию, огребая «неуд» там, где любой мало-мальски обстрелянный студент легко вывернулся бы на «уд». Ловчить и изворачиваться Вадька ужасно не любил, потому что твёрдо знал, что при любом повороте событий уже через пару минут, а то и быстрее, правда всё равно вылезет на свет белый, независимо от того, хочется ему этого или нет.
— Францев, а зачем ты мне врёшь? — Ирина в упор посмотрела на Вадика, и тот, сжавшись под её взглядом, наклонился к своей тарелке ещё ниже.
Даже через толстые стёкла очков было заметно, как растерянно забегали его глаза. Стараясь не встречаться взглядом с Ириной, Вадим снова провёл вилкой по пустой тарелке, но никаких кусочков, даже крохотных, там, к сожалению, не обнаружилось, и, покрутив прибор в руке, Францев со вздохом вернул его на место.
— Почему ты решила, что я говорю тебе неправду?
— Потому что у тебя это на лбу написано, — безапелляционно отрезала она. — Ты меня, конечно, извини, Вадьк, но, глядя на тебя, можно подумать, что болезнь Тополя — тайна государственного значения, за разглашение которой положен расстрел.
— Да нет, какая там тайна — так… — Вадим махнул рукой, всем своим видом показывая, что ничего особенно интересного или необычного в болезни Семёна для Ирки нет и что разговаривать на эту тему — только терять время даром.
— Чего ж ты тогда крутишься, как уж на сковороде?
Зачем она давит на Вадима, заставляя его рассказать ей то, что явно её ушам не предназначалось, Ирка и сама не знала, но, помимо своей воли, подчиняясь только интуиции, продолжала нажимать, рассчитывая на то, что в конце концов Францев не выдержит и выложит ей всё подчистую.
Откровенно говоря, чем болен его сиятельство Тополь, гриппом или геморроем, ей было абсолютно наплевать, потому что расстались они уже больше года назад, причём расстались настолько скверно, что даже год спустя она не смогла забыть нанесённой обиды. Мало того что он посмеялся над её чувствами, продержав столько времени на крючке и в конце концов выставив за порог ни с чем, так ему ещё хватило наглости расстроить её свадьбу с Юрием, который тогда влюбился в неё настолько, что готов был бросить к её ногам не только собственную свободу, но и толстенький кошелёчек с денежками.
Никто не спорит, свет клином на Юрии не сошёлся, тем более что невелика шишка — владелец полуподвального клуба, но вмешиваться в свои дела безнаказанно она ещё не позволяла никому. Нет, что ни говори, а частично она Семёну отомстила, рассказав Надежде Фёдоровне о тайнике с наркотиками в его пианино, хотя даже разрушившиеся отношения между маменькой и сыночком — недостаточная плата за то, что ей пришлось пролететь мимо сада городского.
— Странный ты человек, Вадька. — Ирина сделала последний глоток из стакана и тут же пожалела об этом, потому что на губах осела какая-то гадость, претендующая на звание кофейной гущи, но больше похожая на мелко истолченный песок. — Нормальные люди, если хотят чего-то скрыть, просто обходят запретную тему стороной. А ты, как всегда, скажешь «А», а потом сидишь и мучительно долго соображаешь, стоило ли это делать и нужно ли теперь говорить «Б». Ведь знаешь, глядя на тебя, можно подумать всё, что угодно, например, что у твоего Семёна нашли сифилис или того хуже.
— Какой сифилис?! Совсем с ума сошла?! — Вадик с возмущением посмотрел на рыжую бестию, выдвигающую такие немыслимые предположения о его друге. — Сёмка лежит в больнице, потому что его сильно избили, а ты всякую чушь порешь.
— Ну да, избили, рассказывай больше! — с недоверием протянула Ира. — Это как же надо было избить, чтобы человек вторую неделю на больничной койке валялся? Знаешь что, ты меня за дурочку не держи и лапшу на уши не развешивай: у твоего Тополя нашли какую-нибудь гадость, это наверняка, — фыркнула она. — Ну и поделом ему, меньше будет по чужим постелям валяться, ловелас хренов!
— Я знал, что все женщины делятся на «прелесть каких дурочек» и «ужас каких дур», но ты, Хрусталёва, переплюнула и тех и других! — обиженный за своего друга, мгновенно вспылил Вадим. — Ничего такого, о чём ты думаешь, у Сёмки нет. Его и Стаську из соседней группы действительно порядочно отметелили, когда они обували лохов в аэропорту. Просто им не повезло, вот и всё. У тех, которые сели с ними играть в преферанс, оказывается, поблизости друзья были, вот ребята и погорели. А тебя — хлебом не корми, дай только Сёмку в грязи перепачкать.