— Не нужно мне никакой минералки, у меня ещё сока полно, — не желая оставаться один на один с Хрусталёвой, отрицательно замотал головой Семён.
— Одно другому не мешает. Ты можешь поставить воду в тумбочку, пусть на всякий случай стоит, она же есть не просит, — заботливо возразила Надежда.
— Мам, не суетись. — В тоне Семёна появилось раздражение. — И вообще, перестань со всей этой едой… Сядь лучше. — Он отодвинул от края постели одеяло.
— А Ира? — Надежда обвела палату взглядом в поисках стула.
— А Ира уже уходит, — холодно заметил Тополь. — Она уже выполнила поручение группы, разузнала, что и как, так что ей тут больше делать нечего.
— Так ты от группы? — В голосе Надежды послышалось явное облегчение.
— Да, меня ребята попросили съездить, — кивнула Ира.
В милой улыбке Ирины не было ничего угрожающего, но в глубине ярко-зелёных глаз, где-то на самом донышке, мелькнуло нечто такое, от чего Семёну стало не по себе. Зная Ирку как облупленную, Семён был уверен, что тащиться через полгорода в больницу только ради того, чтобы лишний раз взглянуть на его физиономию, она бы не стала. Вот если бы Ирка знала, что при встрече она сможет выцарапать ему глаза — это одно дело. Ради такой святой цели она была бы способна не есть, не пить и не спать сутками, а в случае необходимости, наплевав на слякоть и лужи, ползти от собственного дома до больничного корпуса по-пластунски. Но чтобы строить из себя сестру милосердия, таская для него на собственном горбу баночки с диетической кашкой, — это вряд ли…
— Действительно, Надежда Фёдоровна, не стоит обо мне беспокоиться, я уже ухожу, — с готовностью произнесла Ирина, и от того, насколько быстро и легко Хрусталёва согласилась подтвердить его версию, Семёну стало ещё хуже.
Особой покладистостью Ирка никогда не страдала, и мгновенно уцепиться за нелепую идею о том, будто она, как бессловесная овца, повинуясь исключительно желанию однокурсников, притащилась навещать Семёна, которого с удовольствием удавила бы собственными руками, эта штучка могла только в том случае, если ей это по какой-то причине было выгодно.
— Ну что ж, рада тебя видеть, Ира. — Несмотря на соблюдаемые приличия, по лицу Надежды было заметно, что скорый уход девушки скорее радует её, чем огорчает. — Ты передай ребятам огромное спасибо, что они не забывают Семёна.
— Конечно передам. — Ирина ангельски улыбнулась. — Хорошо, что ты пошёл на поправку, а то мы все за тебя так испугались! — Она сняла с батареи пустую сумку и, повернувшись к Надежде, как бы между делом, бросила: — Когда ребята узнали, что Сёму избили какие-то картёжники, никто не поверил — ведь он и в карты-то не умел играть… — Ирина сделала паузу и, переведя взгляд на Тополя и совершенно отчётливо увидев промелькнувший в его глазах страх, победно завершила: —…пока его отец не научил.
— Пока что?.. — не поверила своим ушам Надежда и, будто желая убедиться, что ослышалась, перевела взгляд с Ирины на Семёна.
Если бы можно было в эту секунду вцепиться в горло Ирки и давить её до тех пор, пока она, хрипя, не сдохнет окончательно, Семён сделал бы это непременно. Представив, как его пальцы сходятся на тоненькой куриной шейке этой заразы, Семён бессильно заскрипел зубами, и его руки сами собой сжались в кулаки.
— Что ты несёшь, дура?! — перекосившись от злости, процедил он.
— А что я такого сказала? Об этом все знают… — Имитируя растерянность, Ирина часто заморгала, и уголки её губ по-детски обиженно поползли вниз. — Извини, я не знала, что это запрещённая тема.
— Как же, так я и поверил! Да ты за этим сюда и припёрлась! — Уже не сдерживаясь, он с силой ударил по постели кулаками. — Господи, да чтоб ты сдохла где-нибудь под забором!
От злобного крика Семёна в палате мгновенно стало тихо.
— Извините, ничего страшного, это он так… погорячился… — Ощущая неловкость, Надежда обвела взглядом комнату, в которой, помимо Семёна находилось ещё семь больных.
Родственники, пришедшие навестить своих мужчин, непонимающе переглянулись, но, как люди культурные, тут же отвернулись и сделали вид, что ничего особенного не произошло.
— Значит, всё-таки папа… — не обращаясь ни к кому конкретно, негромко проговорила Надежда, и её тёмно-серые глаза недобро сверкнули.