К инициативе жены Леонид относился весьма положительно. Любить себя — вообще дело приятное и ничуть не обременительное, но ощущение, что твою божественную особу любит кто-то ещё, и любит от всей души, доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие.
Конечно, нет ничего необыкновенного в том, что Насте хотелось ухаживать за ним. Считая себя эффектным мужчиной, Тополь принимал все знаки внимания со стороны жены если не как само собой разумеющееся, то по крайней мере как нечто, являющееся обязательным приложением к данному браку. Но та безграничная жертвенность, с которой Настенька отдавала ему всю себя без остатка, была настолько трогательна и непосредственна, что в душе Леонида невольно возникало чувство умиления этим юным созданием.
Единственное, что слегка омрачало его жизнь, так это постоянная необходимость выражать вслух свою благодарность за те маленькие услуги, которые оказывались ему Настей в качестве законной супруги, тем более что ничего особенного или из ряда вон выходящего в них не наблюдалось. Наверное, исключительно из-за молодости девочка ждала похвалы за каждое произведённое действие, сделанное для его блага. Но подобная реакция казалась Леониду ненормальной и вызывала у него странную ассоциацию с дрессурой маленьких собачек в цирке. Нет, всё, что делала для него эта девочка, было, безусловно, приятно и замечательно, но раздавать кусочки рафинада за каждое верное па было в какой-то степени даже оскорбительно.
Глажка белья, уборка квартиры, приготовление обеда — всё это являлось делом обыденным, прилагающимся к колечку, надетому на пальчик возлюбленной в загсе, и не требующим каких-то дополнительных одобрений или похвал. Безусловно, добрых слов для жены Леониду было абсолютно не жалко, тем более что вся эта словесная дребедень не отнимала много времени, но запросы Насти день ото дня становились всё глобальнее, и теперь, не получая своей порции одобрительной похвалы, она вела себя, можно сказать, вызывающе.
Неизвестно, кто настроил её подобным образом, может, мать, а может, кто-то из подруг, но в последнее время в её глазах появилась странная резь, пугающая Леонида и наводящая на нехорошие мысли. Пока внешне всё оставалось, как и прежде, но каждый раз, принимаясь за какое-нибудь хозяйственное дело, Настя несколько секунд внимательно смотрела на мужа, словно взывая к его совести и предлагая взять часть забот на свои плечи. Разговоров на эту тему пока не было, но молчаливый взгляд являлся первым симптомом того, что вскоре следовало ожидать перемен, и притом не к лучшему.
Включаться в хозяйственную деятельность по дому в планы Леонида не входило. С учётом беременности дочери с различными аспектами данной проблемы должна была справляться тёща. Но та почему-то помогать не спешила, ограничиваясь редкими телефонными звонками, и это невольно настораживало.
Конечно, помыть посуду или пропылесосить пол Леонид мог бы и сам, но определённые моральные принципы не позволяли ему заниматься подобной глупостью. Ведь привыкнув к его непосредственному участию в совместных акциях, Настя могла решить, что такой порядок вещей её устраивает больше, и в конечном итоге неприятностей могла бы быть масса. Заниматься текучкой по дому Леонид не собирался. Достаточно того, что он вкалывал на производстве, и одно это уже должно освобождать его от всего остального.
Предчувствие грядущих неприятностей с каждым днём становилось всё сильнее. Не удовлетворяясь старой порцией похвал, Настя требовала всё больших усилий с его стороны, а когда, с её точки зрения, Леонид был недостаточно убедителен и красноречив, на её личике проступало выражение явного неудовольствия. С раздражением брякая грязными тарелками, она косилась на Леонида, молчала, но её губы всё чаще и чаще недовольно поджимались.
Напуганный зловещими симптомами, Тополь предпринял крайнюю меру и стал приходить с работы совсем поздно. Задерживаясь на несколько часов сверхурочно, он приносил чуть больше денег в семью, рассчитывая таким образом сразу убить двух зайцев: задобрить неизвестно отчего заартачившуюся жену и разрядить обстановку в доме с помощью более редкого контакта, по крайней мере до рождения ребёнка.
Загадывать дальше не имело смысла, но три месяца подобный манёвр просуществовать мог легко. С рождением же малютки измениться может многое, в том числе и отношение ко всему происходящему матери Насти, Марины Дмитриевны. Увидев, насколько тяжело приходится единственной дочери, тёща непременно дрогнет и, сменив гнев на милость, возьмёт часть неприятных хлопот на свои плечи. Освободившись хотя бы от части забот, Настя обязательно воспрянет духом и пересмотрит свою точку зрения в положительную для мужа сторону.