— Я нисколько не сомневаюсь в твоей искренности и порядочности, но… — Надя сделала глубокий вздох. — Даже не знаю, как тебе это объяснить… Много лет назад я любила мужчину. Любила безоглядно, больше, чем Бога и, наверное, за два года этой сумасшедшей любви я истратила всё, что мне отмерила жизнь.
— Ты до сих пор любишь своего Тополя? — в голосе Руслана послышалась ревность.
— Нет. За семнадцать лет, что прошли с тех пор, во мне всё успело остыть и перегореть, и ни о какой любви или ненависти речи и быть не может. Это произошло слишком давно, чтобы вызывать теперь хоть какие-то эмоции. Не стоит меня ревновать к моему прошлому. Дело не в нём, и уж тем более не в Леониде.
— Тогда я тебя не понимаю.
— С тех пор, как произошла вся эта история, во мне что-то надломилось, и, возможно, тебе это покажется странным, но в моём сердце осталось место только для одного-единственного мужчины на свете — моего сына, — она тихо улыбнулась.
— Но разве ты сама не имеешь право на счастье? — горячо прервал её Руслан. — Тебе всего сорок, у тебя ещё столько всего впереди! Неужели ты готова поставить на своей жизни крест? Когда мы с тобой начали встречаться, ты говорила, что Семён ещё совсем мал, поэтому тебе некогда заниматься своей личной жизнью. Я не был уверен, что ты поступаешь правильно, забывая о себе и бросая свою жизнь под ноги мальчику, который всё равно никогда этого не оценит. — Руслан усмехнулся. — Но ты думала иначе, и мне не оставалось ничего другого, как ждать и надеяться, что когда-нибудь наступит такой момент, когда у тебя появится время заняться своей жизнью.
— Я не просила тебя об этом, — лицо Надежды стало напряжённым.
— Я знаю, но ничего другого мне не оставалось, потому что я тебя любил. Когда Семён перешёл в пятый класс, я впервые попросил тебя стать моей женой. Но ты отказалась, потому что он всё ещё нуждался в твоей защите и помощи. Когда он окончил школу, я повторил своё предложение, но Семён поступал в институт, и над ним висела армия, а потому тебе снова было не до меня.
— Не могла же я бросить мальчика на перепутье!
Надежда с укором посмотрела на Руслана, но он, словно не замечая её пронзительного взгляда, продолжал идти, подцепляя мыском ботинка жёлтые ладошки кленовых листьев.
— Годы шли, а я ждал, пока наконец-то у тебя найдётся время и на меня. Но каждый раз, как только решалась одна проблема, у твоего сына тут же появлялась новая, и ты опять была готова бежать на край земли, лишь бы уберечь Семёна от беды.
— Ты ставишь мне в укор то, что я люблю своего ребёнка? — в густо-серых глазах Надежды блеснул лед. — Когда мы начинали встречаться, ты знал, что я несвободна.
— Да, но я не знал, насколько, — перебил он.
— Ещё не поздно всё изменить.
— Изменить что? — смуглое лицо Руслана напряжённо застыло. — Ты перестанешь держать руку над своим сыном? Или я по мановению волшебной палочки разлюблю тебя?
Высокий, широкоплечий, с тёмными, едва тронутыми редкой проседью волосами, Руслан был очень красив. Светло-голубые, чистые, как речная вода, глаза резко контрастировали со смуглой кожей, придавая его внешности что-то пиратское. Дерзкий, бескомпромиссный, а порой даже жестокий, Руслан никогда не пасовал ни перед людьми, ни перед обстоятельствами, и только рядом с Надеждой ощущал себя тёплым, податливым воском.
— Послушай меня, Надюшка. Твоему сыну уже девятнадцать, и он взрослый мужчина, имеющий право на собственный выбор. Теперь, когда ты ему отдала всё, что было в твоих силах, пора подумать и о себе. Нам обоим уже сорок, и мне надоело прятаться по углам и встречаться с тобой урывками. Я ждал тебя долгих десять лет, потому что люблю и потому что в моём сердце живёт надежда, что когда-нибудь я смогу открыто назвать тебя своей.
— Прости меня, Руслан, но в моём сердце есть место только для одного мужчины, и я никогда от тебя этого не скрывала, — повторила она. Густо-серые глаза Надежды встретились со светло-голубыми — Руслана, и его сердце забилось болезненно и часто. — Я не могу стать твоей женой. Если хочешь, давай оставим всё, как есть, если нет — твоё право. Может, когда-нибудь я смогу ответить тебе иначе, но сейчас это не в моих силах.
— Ты необыкновенная женщина, — Руслан жарко прижался к руке Надежды губами. — За такую, как ты, не жалко и умереть. Пусть будет так, как ты хочешь. Я согласен ждать тебя всю жизнь, и мне не нужно ничего иного.
В клубе было многолюдно и страшно душно. Спёртый воздух, поднимавшийся от старых, проржавевших труб отопления, наполнял подвальное помещение тёплой сыростью, почти осязаемой наощупь. Облупившаяся кое-где краска стен топорщилась острыми колючими краями, и в том месте, где эти края расслаивались, было хорошо видно, что помещение красили уже не раз и что добросовестные труженики домоуправления, в чьём подчинении находилась эта старенькая пятиэтажка, особенно не утруждали себя лишней эстетикой. Взяв имеющуюся в наличии краску, они накладывали один слой поверх другого. Под самым потолком тоже шли трубы, обмотанные не то утеплителем, не то какой-то изоляционной лентой, из-под которой иногда срывались и падали на пол крупные капли воды.