Не говоря ни слова, пристально глядя в глаза, ангел с белыми крыльями приблизился к сфере и приложил ладони к стеклу. Будто притягиваемый невидимым магнитом, Леонид качнулся навстречу и, медленно подойдя к стеклу изнутри, дотронулся ладонью до Надежды.
Неожиданно по телу Тополя пробежал ток, и, заливая его волной непередаваемого восторга, всё его существо наполнилось мягким теплом. Задрожав, Леонид прижался лбом к холодному стеклу, и внезапно пальцы его рук переплелись с пальцами Надежды. Растворяясь, стекло таяло, словно оплывающая льдинка, и серебряные монетки под его ногами, вздрагивая, поднимались в глубокую тёмную высь бездонного неба и замирали там блестящими точечками ярких ночных звёзд.
— Я люблю тебя… Как же я тебя люблю… — одними губами прошептал Леонид, и вдруг серебряная россыпь звёзд со звоном обрушилась на землю.
Ухнув в бездну, сердце Леонида сжалось, и, хватая ртом воздух, он резко вскочил на ноги. Гремя и трезвоня на все лады, на секретере тарахтел старенький будильник, и дребезжащий звук, доносившийся с полки, со страшной силой бил Тополя по барабанным перепонкам.
— Чёрт! — прислушиваясь к беспорядочному стуку собственного сердца, готового вылететь из груди, Тополь глубоко вздохнул. — Приснится же такая чушь собачья!
С досадой ударив по кнопке будильника, Тополь усмехнулся: стоило бы вообще ударить его об пол за такие дела. Это ж надо так перепугать! Хорошо ещё, что подобная глупость наснилась не с четверга на пятницу, а то что хочешь, то и думай!
Кухонные часы показывали без пятнадцати семь утра. Конечно, подниматься в воскресенье в такую рань — сущее безумие, к тому же если учесть, что суббота была рабочей. Но обстоятельства складывались таким образом, что именно сегодня, двадцать девятого декабря, в последнее воскресенье уходящего года, Леонид собирался заняться своими личными делами, не терпящими дальнейших отлагательств.
С памятных событий промелькнувшего лета, когда ему досталось сразу и от молодой жены, и от совсем не молодой любовницы, прошло чуть больше четырёх месяцев. Всё это время Леонид жил один, тщательно размышляя над тем, что для него хорошо, а что плохо. Пороть горячку смысла не было, тем более что бракоразводный процесс тянулся почти до середины декабря.
Отказ Насти от алиментов оказался для Тополя полной неожиданностью. С одной стороны, это оказалось весьма кстати, потому что двадцать пять процентов своих кровно заработанных денег он и так уже вынужденно отдавал по исполнительному листу. Для того чтобы бегать от алиментов, Леонид уже был слишком стар, а восемнадцать лет очередной голгофы вряд ли добавили бы ему положительных эмоций.
Но с другой стороны, что ни говори, категоричное решение этой соплюшки, наверняка подсказанное ей матерью, больно ударило его по самолюбию. Надеясь отыграться за нанесённое оскорбление, Тополь с нетерпением ждал момента, когда, усмехнувшись в лицо этой пигалице, сможет пригвоздить её к месту напоминанием о материальной зависимости её самой и её писклявого ребёнка от его кошелька. Заранее представляя эту сцену, Леонид невольно вскидывал голову и примерял полагающийся к случаю надменно-презрительный взгляд, способный сровнять эту вертихвостку с землёй.
Но вышло всё иначе, и, при воспоминании о высокомерном «нет», прозвучавшем в его адрес почти пощёчиной, Тополя буквально передёргивало от злости. Бесспорно, отказавшись от алиментов, маленькая дурочка совершила большую глупость, о которой ещё сто раз пожалеет, но лишиться удовольствия видеть свою последнюю, четвёртую, жену с протянутой рукой, что ни говори, обидно. В конце концов старшей дочери от Лизы, Алинке, уже шестнадцать, значит, деньги на неё осталось платить не так уж и долго, всего каких-то два неполных года. А проблем с Катериной, его третьей женой, никогда и не было. Когда они развелись, Оксане шёл уже пятнадцатый, и оформлять исполнительный лист, по счастью, Катя не сочла нужным.
Вообще из всех его бывших Катерина была самой разумной и уравновешенной. Возможно, именно поэтому их брак и смог продлиться так долго. Безусловно, сбежав от неё, Леонид несколько поспешил. Наверное, прежде чем пойти на подобный шаг, следовало сто раз подумать и убедиться, что он не окажется между двух стульев. Но тогда ему было не до этого. Желание вернуть Надежду оказалось настолько велико, что перед ним меркло буквально всё, даже собственные выгоды и удобства.
Теперь, когда все дела с Настей улажены и у него полностью развязаны руки, отрицать очевидное было бы по крайней мере неразумно: из всех его бывших с Катериной с точки зрения быта и обустроенности ему жилось сподручнее всего. Возможно, рядом с этой женщиной сердце его не пело, но в подобных песнопениях Тополь уже не нуждался. Тихая, спокойная гавань с горячим ужином и накрахмаленным постельным бельём на настоящий момент, пожалуй, устроила бы его полностью.