— Семён, почему бы тебе хотя бы раз в жизни не подумать о ком-нибудь ещё, кроме себя? — негромко уронила Надежда.
— Вот только не стоит давить на сознательность! — тут же взвился он. — Много ты обо мне думала, когда решила привести в наш дом неизвестно кого?! Двадцать лет мы жили с тобой душа в душу, и вдруг ты мне объявляешь, что нашёлся кто-то, кто значит для тебя больше, чем я!
— Ты не так меня понял! — Надежда подалась вперёд, но Семён предостерегающе выставил перед собой руку.
— Я всё понял как надо и хочу сказать, что такое положение дел меня не устраивает. Хочется тебе или нет, но придётся делать выбор: или он, или я.
— Но почему так? — Надежда бессильно уронила руки на колени. — Давай поговорим, сынок! Дороже тебя в моей жизни никогда никого не было. Всё, что я могла, я отдавала тебе одному, не считаясь ни со временем, ни со своими желаниями — ни с чем. Двадцать лет ты был светом в моём окошке, единственным светом, ради которого я жила. Ни нужда, ни голод, ни трудности — ничто не могло заставить меня предать тебя, потому что ты — самое дорогое, что у меня есть… — она судорожно сглотнула. — Пока ты был мал и нуждался в моей защите и помощи, я никогда не отнимала своих крыльев, расправленных над тобой, хотя иногда мне приходилось бороться в одиночку против целого мира…
— Ты собираешься выжать из меня скупую мужскую слезу? — с насмешкой перебил Семён. — Если так, то напрасно. Усидеть на двух стульях ещё не получалось ни у кого, даже у таких артистических натур, как ты, мамочка. Делить тебя с кем бы то ни было я не намерен, — он мстительно улыбнулся. — Если твой Руслан хоть раз переступит порог нашего дома, ноги моей здесь больше не будет, так и знай. Выбор за тобой.
— А чего я знаю… чего ты не знаешь… — Вадик глубоко затянулся и, медленно выпуская дым через ноздри, загадочно улыбнулся. — Вот в жизни не угадаешь.
— А что, стоит погадать? — Семён тоже набрал в рот дыма, но, не глотая, тут же выпустил его обратно.
Тополь вообще дыма не любил и, можно сказать, по-настоящему, взатяг, никогда не курил, а только так, для вида, полоскал рот, выпуская дым длинной сизой струйкой. Стоя под навесом родного института, он добровольно составлял компанию тем, кто готов был забыть дома всё, что угодно, от кошелька до собственной головы, но только не сигареты. Если бы Семёна спросили, зачем он мается подобной глупостью, пуская на ветер и деньги, и дым без особенной надобности, он, пожалуй, затруднился бы ответить однозначно. С одной стороны, оставаться к двадцати годам некурящим было как-то неловко, с другой — наверное, подобное времяпрепровождение уже вошло у него в привычку, да и потом, все важные дела и события обсуждались всегда именно под козырьком родных пенатов, а никак не на лекциях и семинарах.
— Не знаю, насколько тебя это заинтересует, но говорят, что Ирка скоро замуж выходит, — Вадик с прищуром посмотрел на Тополя и невольно улыбнулся, заметив, как дёрнулось его лицо.
— Ирка? Это ты про Хрусталёву, что ли? И кто же тебе такое сказал?
— Вчера вечером эту стра-а-ашную тайну мне поведала Маринка, — Вадик понизил голос до шёпота и, качнувшись, вплотную приблизился к Тополю. — Но это военная тайна, ты же понимаешь? Мне строго-настрого велено беречь её как зеницу ока, особенно от тебя.
— Да ну, быть того не может! — Семён небрежно махнул рукой. — Это всё девчоночьи штучки. Твоя же Маринка всю эту чушь на пару с Иркой и выдумала.
— Это ещё почему?
— Да потому что они знали, что ты на следующий же день всё расскажешь мне, для этого тебя и посвятили в «военную тайну», а ты, простота, и попался.
— Да ну! — брови Вадика недоверчиво сошлись у переносицы. — Я не знаю, как там Ирка, а Маринка такими вещами не занимается. Если она сказала, значит так и есть.
— Плохо же ты знаешь женщин! — хмыкнул Тополь и, выпустив очередную струю дыма, с удовольствием вдохнул тёплый майский воздух. — Простофиля ты доверчивая! Девчонки — такой народ, только и жди какого-нибудь подвоха, им же спокойно никак не живётся, — с видом опытного знатока женских душ пожал плечами Семён. — Взять ту же Ирку. Она меня совсем достала: с зимы на шее висит, уже не знает, что сделать и как вывернуться. Признаться честно, она мне надоела хуже горькой редьки, и было бы неплохо, если бы и вправду нашёлся какой-нибудь дурачок, согласившийся на ней жениться.
— Ну, я даже не знаю… — зажав сигарету во рту, Вадик полез во внутренний карман пиджака. — Странно как-то получается. Может, конечно, ты и прав, но тогда это что, по-твоему?