Вопрос, однако, заключается в том, удалась ли попытка христианской традиции превратить человека в полностью сознательного и понятного. Если Бенджамин Либет прав и сознание может накладывать вето на подсознательные стремления, чтобы они не реализовались в жизни, но не в состоянии контролировать возникновение таких стремлений, человек вовсе не настолько понятен, как это пытается представить западная философия и религия со времен Возрождения. От тотального отсутствия сознания в былые времена современная эра перешла к попыткам настаивать на отсутствии бессознательного.
Две очень важные концепции в анализе происхождения сознания Джейнса — это концепции «я» и «Я». «я» возникает одновременно с идеей мира. Когда у вас есть картина внешнего мира, о которой вы можете думать, вы также можете задуматься и о себе в этом мире: вы можете увидеть себя извне; вы можете думать о себе в ситуациях и спрашивать, как вы будете реагировать. Концепция «я» тесно связана с возможностью видеть себя извне, иметь карту мира, где присутствуете и вы. Концепция «Я», которую сам Джейнс признает неясной в сравнении с концепцией «я», у Джейнса также включает видение себя извне.
В свете различия «я» и «Я» мы можем сказать по-другому: досознательный человек — это только «Я», в то время как сознательный человек верит, что он — это только «я». Человек перешел от периода, где было только «Я», к периоду, где, по всей видимости, есть только «я». Во время Я-периода поведение контролировалось голосами, а в я-периоде сознание полагает, что все контролируется им.
Появившись, «я» должно обязательно настаивать, что оно контролирует человека. Это и есть сама идея «я». Идея «я» со свободой воли несовместима с кучкой богов, которые действуют через руководящие голоса, ведь в этом случае решение будет принимать не «я».
Но верно и противоположное: «я» сталкивается с проблемой, когда оно не может объяснить или принять все, что происходит с человеком в рамках этого «я». Взгляд «я», который провозглашает, что это оно за всем наблюдает и все видит, сталкивается с проблемой: совершенно очевидно, что это не так. Ни счастье и радость, которые может испытывать человек, ни ненависть или подлость, которые могут у него присутствовать, не являются тем, что «я» способно объяснить.
«я» должно неизбежно склониться и преклонить колени перед чем-то более значительным, чем оно само. Но главная черта «я» заключается в том, что это более значительное не может быть самим человеком, ведь «я» его контролирует.
Решение — монотеизм: идея, что есть один и только один Бог.
Понятие Бога — это спасение для «я», когда оно сталкивается с теми проявлениями «Я», которые не может объяснить: сила намного более великая, чем «я», проявляющаяся в каждой вещи и в каждом событии в мире. Божественное вмешательство может быть использовано для объяснения всего, что не может объяснить «я» в человеке, которого оно предположительно видит насквозь и контролирует.
Мы даже можем пойти дальше и сделать следующее утверждение: концепция Бога покрывает все, относящееся к «Я», что не является «я». Вместо признания подпорогового восприятия, подсознательного мышления и кучи других видов деятельности в человеке, которые не может объяснить «я», это «я» может сказать, что все эти способности и провидение воплощены не в человеке. Это Божественные принципы.
Неспособность «я» объяснить «Я», следовательно, защищена понятием Бога. Это понятие разрешает все то иррациональное, которое, как провозглашает «я», не может существовать в человеке.
Сознание не может признать, что оно не контролирует человека. С другой стороны, сознанию приходится признать, что оно знает не все. Отсюда и появляется монотеизм.
Почти в каждой монотеистической религии существует более или менее доминирующая традиция, что «рай находится внутри тебя» — что божественные черты есть в каждом человеке, не только извне, но и внутри.
В своей попытке обобщить тысячелетие религиозной мысли в «Вечной философии» Олдос Хаксли обращает внимание как раз на этого Бога внутри: «Бог внутри и Бог снаружи — это два абстрактных понятия, которые могут быть поняты и выражены в словах. Но факт, к которому относятся эти понятия, нельзя осознать и воспринять иначе как «в самой глубокой и центральной части души». И это правда, что внутри Бога не меньше, чем снаружи».
Религии культивировали убеждение, что «я» обязательно должно осознавать: есть нечто большее, нежели оно само. Они также разработали серию методов, помогающих «я» обрести спокойствие по отношению к этому. Религия предлагает свое участие людям, готовым культивировать эти факторы.
Молитвы и медитации, церемонии и благословения можно рассматривать как контакт с этим божественным внутри себя. Но мы можем сделать еще один шаг и предположить, что через молитвы, пение и писания «я» пытается войти в контакт с тем самым «Я», существование которого оно сознательно отрицает.
Очень существенная часть того, что Хаксли называет «Бог внутри» — это аспекты человека, которые не может объяснить сознание. Если это допустить, то мы сможем сказать, что темой религии на самом деле является переработка темы сознания и, следовательно, темы «я»: беспристрастный взгляд на то, что мы являемся чем-то большим, чем сами знаем о себе.
Следовательно, есть все основания воспринимать религиозный опыт серьезно. Даже с атеистической точки зрения можно сказать, что религии включают в себя нечто настоящее и истинное, что связано не просто со стремлением к простоте и невинности бикамерального ума, но и с подлинной современной драмой: взаимоотношениями сознательного и бессознательного в человеке. Атеистам тоже приходится жить с конфликтами, которые описываются религиями. Религия слишком важна для атеистов, чтобы оставить ее только верующим.
Американец Джулиан Джейнс — далеко не единственный человек, который исследовал происхождение сознания. Немецкие и французские историки ментальности также изучали историю сознательного «я». Их заключения не всегда совпадают с мнением Джейнса.
Европейские исследования показывают, что установление сознания определенно не происходило так гладко, как об этом говорит Джейнс в своей теории 1976 года о том, что сознание впервые появилось около 1000 года до н. э. Позже сознание снова исчезло!
Это произошло около 500 года н. э. и продолжалось в течение около пяти сотен лет. Морис Берман пишет о недавних исследованиях этого периода: «Человеческое самосознание по не вполне ясной причине, похоже, в это время исчезло и затем таинственным образом снова появилось в 11 веке. Поведение людей в период с 500-1050 гг. н. э. было каким-то «механическим» или похожим на роботов». Изменился и взгляд на преступления: «В это время практически не велись обсуждения вопроса намеренности в акте преступления. Во внимание принимался только сам акт, явное физическое поведение».
Конец средних веков характеризуется повторным появлением сознания, прорывом самосознания. Берман описывает период около 1050 года н. э. следующими примечательными словами: «Мы обнаруживаем резкое, одновременное повышение самосознания и рост количества и технического качества производства зеркал».
Зеркала начали широко использоваться во время Возрождения, в период, который отмечен возрождением личности — начало современной эры. Желание смотреть на себя в зеркале, видеть себя со стороны было буквальным проявлением самосознания или осознания «я». В то же время начали распространяться и книги по этикету, наставляя людей, как вести себя в присутствии других: как есть, одеваться, разговаривать и в целом быть культурными.
Может показаться полностью абсурдным рассматривать распространение зеркал подобным способом. Но зеркало — это как раз тот инструмент, который дает возможность видеть себя таким, каким тебя видят другие. Досознательный человек видел только мир и свои действия в мире — изнутри. Идея сравнения себя с другими людьми предшествует идее, что человек может видеть себя таким, каким его видят другие. И зеркала позволяют это сделать.
(Или нет? В зеркале мы видим себя отраженным дважды — не только оптически, но и социально. На самом деле мы не видим то, что видят все остальные, так как мы видим человека, который не видит никого, кроме себя. Это замкнутый круг: нет социальности — как тогда, когда мы смотрим на кого-то другого).