Массовый индивид предоставляет любым манипуляторам, способным управлять им, большие возможности. Так, всепроникающая реклама формирует нужного экономике потребителя согласно принципу коммерческой выгоды.
Г. Явлинский отмечает, что «объектом работы с потребителем является не банальное удовлетворение его реальных материальных потребностей, пусть даже гипертрофированных и искусственно раздутых, а инициирование у него чувства радости и комфорта от удовлетворения искусственно и умело навязанных ему потребностей и произведённых расходов, которое достигается грамотной работой с его сознанием, его поведением, рефлексами, его мозгом, что позволяет получать такое соотношение реально понесённых затрат и полученной выручки, которое и не снились пионерам индустриального капитализма»[55].
Информационная манипуляция проводится и в политических целях, формируя избирателей, легко воспринимающих дезориентирующие популистские лозунги и слепо следующих ложным кумирам. Такая манипуляция используется ныне и в военно-политических целях: для чего вести реальные боевые действия и тратить миллиарды на новейшее вооружение (хотя это, конечно, продолжают делать), если с помощью кибероружия можно эффективно воздействовать на противника, взламывая компьютерные сети и таким образом запугивая, деморализуя, дезориентируя и дестабилизируя общество в целом, а также нарушая функционирование жизненно важных хозяйственных систем, например, транспорта и энергетики?
Неудивительно, что Западная цивилизация, построенная на фундаменте правового государства и гражданского общества, сложившихся преимущественно благодаря христианским ценностям, но ныне пренебрегающая этими ценностями, во многом пришла к нравственному релятивизму. Нравственный же релятивизм легко переходит в нигилизм. По словам папы Бенедикта XVI, «культура, которая распространилась в Европе, абсолютно и радикально противоречит не только христианству, но и религиозным и моральным традициям всего человечества».
В наши дни кризис гуманизма нашел одно из своих воплощений в так называемом постмодернизме, интерпретирующем мир в качестве своеобразного текста и противопоставляющем такую интерпретацию («деконструкцию») идее человека и мира, выработанной христианской и новоевропейской мыслью. У постмодернистов речь в сущности идёт не столько о мире, сколько о процедурах его прочтения, истинно же человеческие ценности ставятся под сомнение. Выступая против плоского «просвещенчества», против одномерного рационализма и позитивизма, постмодернизм не ограничиваются указанием науке её истинного места в познании мира, а отрицает возможность объективного знания вообще, заслоняя предмет разговора проблемой иронической раскодировки – возможно и изящной, но фактически бессодержательной. Е. Рашковский отмечал, что такого рода «ироническая всетерпимость лишь санкционирует притязания самых организованных, нетерпимых и яростных (если не сказать – террористических) течений в нынешней общественной и культурной жизни»[56].
Вследствие этого социум, уже достигший известного уровня «очеловечения», застопорился на путях обманчивого прогресса и едва ли не обернул его вспять. Обо всём этом говорят, в частности, своеобразное «неоварварство»[57], ориентированное преимущественно на потребление, вытеснение экзистенциальной установки «быть» установкой «иметь». Едва ли не всеобщий культ денег, богатства, приобретательства и потребительства – доминирующие ценности этого общества. По словам о. Шмемана, который жил на Западе и немало ценил его свободы, «в сущности “Запад” страшен. Страшен своим фарисейством, своим отождествлением свободы с наживой…, ужасен своей низостью решительно во всем»[58]. В таком обществе, которое по сей день не без гордости именует себя христианским, преодоление зла встречается со значительными трудностями. (Сказанное в полной мере относится и к современной России. Если Запад «низок», то постсоветская Россия, «вставшая с колен», низка вдвойне.)
Постепенно выхолащиваются сами основания западной цивилизации – гражданское общество и правовой порядок; политические и гражданские свободы в известной мере деградируют. Их вытесняют разнообразные имитации, основанные, в частности, на вовлечении в той или иной форме широких масс в политическую жизнь, в которой они играют реальную – но преимущественно отведённую им – роль. Наблюдается двуединый процесс: с одной стороны, «массовый человек», получивший реальную возможность влиять на жизнь общества (через всеобщее избирательное право), во многом компрометирует саму идею политического представительства, а с другой, элиты естественно склонны к сужению пространства публичной политики и представительной демократии. Ответственного гражданина, отбросившего любые формы патернализма, и труженика теснит потребитель, ориентированный не столько на самостоятельность и труд, сколько на незаработанные блага, которые более или менее щедро представляет ему социальное государство, и на бездумное развлечение. «Массовый человек» фактически не принимает саму цивилизованность.
56
57
В отличие от древности его определяют как «вертикальное варварство» (см.