Культурный слой складывается не как следствие сословных – властных или имущественных – привилегий, а исключительно исходя из уровня духовно-умственного развития. Он не правит и не господствует, он призван просвещать и духовно водительствовать. Это власть авторитета. Все достижения культуры и цивилизации являются в конечном счете его заслугой. В христианстве высоконравственных людей зовут праведниками; в контексте русской культуры ориентация на праведничество и есть, как представляется, критерий подлинной интеллигентности.
Кому дано больше знать и понимать, с того больше и спрашивается. Поэтому именно культурному слою надлежит в первую очередь противостоять дьяволиаде псевдосознания. Но именно поэтому же его и приходится считать во многом ответственным за те скромные с точки зрения нравственности итоги, с которыми человечество вступило в третье тысячелетие. Те, кто мог и должен был воспитывать и просвещать, указывать цели и вести за собой, по тем или иным причинам в целом не совладали со своей исторической миссией. Это можно было бы назвать «грехом» культурной элиты, так как она оказалась не в силах преодолеть псевдосознание, но едва ли ли это возможно. Поэтому носители псевдосознания воспринимаются как её собственная тень, её «ночной лик», дьяволоподобный мистер Хайд, которым вдруг оборачивается благообразный доктор Джекилл.
Как правило, цели формулировали и вели за собой массы именно носители псевдосознания. И социальным верхам, и инертным по преимуществу массам присуще извечное – характерное для разных эпох и разных цивилизаций – нежелание признавать авторитет (т. е. особый род власти) культурного слоя. (Именно это, между прочим, отразилось в шпенглеровской традиции противопоставления и даже борьбы цивилизации с культурой.)
Всё это понятно: люди – существа в высшей степени неравные, их способности к предельному нравственно-интеллектуальному усилию весьма и весьма различны. От рождения они неравны и по способностям, и по здоровью (физическому и психическому). Затем добавляется неравенство приобретённое – по воспитанию, образованию, по материальным возможностям и т. д. Поэтому было бы неправомерно ожидать от людей одинаковой способности к такому усилию. Подавляющее большинство людей неравномерно распределяются между верхним и нижним пределами «цивилизованного варварства», т. е. существования, в духовном отношении более или менее примитивного.
Как правило, в обществе преобладают псевдоценности именно бессознательного большинства. В силу своей духовной лености человек боится выпасть из сложившегося, привычного течения бездумной жизни; он не склонен к напряжению духовно-интеллектуальной работы[119]. Кажется, не так уж неправ был Бернард Шоу, заметивший по этому поводу: «Два процента людей думают, три процента думают, что они думают, а 95 процентов даже не думают о том, что надо думать когда-нибудь».
Меньшинство, о котором идёт речь, может относительно расширяться, а может и драматически сужаться, но совсем не исчезает. В особых условиях ему удавалось приобщить к таким ценностям и большинство. Именно такие эпохи и очеловечивали мир, в котором создавались смыслы существования, заслуживающие именоваться человеческими.
Такие моменты, похоже, и имел в виду Ясперс, выдвигая свою идею «осевого времени» (VIII–II века до н. э.), когда сформировался особый интеллектуально-духовный тип человека. По мысли философа, это было завершением первого, так сказать, очеловечивающего «дыхания», прорыва, за которым последовал относительный застой. Тем не менее, как он полагал, «после того, как совершился прорыв осевого времени и сформировавшийся в нем дух стал посредством своих идей, творений, образов доступен каждому, кто был способен слышать и понимать, когда стали ощутимы безграничные возможности, все последующие народы становятся историчными в зависимости от степени интенсивности, с которой они отзываются на совершившийся прорыв» (курсив мой. – Г. К.). С эпохи науки и техники, полагал Ясперс, начинается ещё одно «дыхание». Мыслитель надеялся, что оно, «быть может, приведёт… к новому, еще далёкому и невидимому второму осевому времени, к подлинному становлению человека»[120].
«Быть может»… Что заставляет нас говорить лишь о вероятности? Разумеется, будущее скрыто от нас и было бы неразумно предсказывать его. Однако, исходя из накопленного опыта, мы в состоянии уловить, в какую сторону ныне, в наше время, направлен вектор движения.
119
«Личность есть боль. Героическая борьба за реализацию личности болезненна. Можно избежать боли, отказавшись от личности. И человек слишком часто это делает» [