И зависит это прежде всего от воли зрелого человека. Люди – если они хотят состояться именно в качестве людей – призваны преодолевать стихийность и бессмысленность естественного хода вещей. Человечеству – прежде всего в лице своих наиболее продвинутых представителей – надлежит постоянно преображать стихийно-хаотический мир в человеческий, одухотворять его. А для этого, как точно сформулировал Вяч. Иванов, «на первый план должны выступить проблемы нравственного поведения по отношению к Другому (человеку, этнической или религиозной группе, социальному классу…) решение может быть найдено на пути преодоления эгоцентризма отдельных людей и целых социальных групп и стран, наделенных военной и экономической властью»[181]. Изменяя самих себя, а поэтому и мир согласно моральному закону, мы выполним наш человеческий долг. Следовательно, повторим, прежде всего нужна воля, именно добрая воля человека к добру, выражающаяся в стремлении к совершению актов Сознания, ко всемерному распространению наивысших достижений культуры и цивилизации.
Доныне «вспышки» Бытия перемежались более органичным для человечества существованием – инерционным, бессмысленным, с преобладанием суррогата духовной природы человека – псевдосознания. Нам не дано знать, случатся ли такие «вспышки» в будущем. Не обнаружится ли, что псевдосознание и зло мира неизбывны? Что они являются непреодолимой помехой для того, чтобы мир преобразился и людской род состоялся именно как человечество? Что человек не «берёт груз» свободы? Что жизненный путь его бессмыслен? И что поэтому нельзя исключить возможности ни саморазрушения, прекращения истории рода Homo, как и предсказывает христианство, ни дурной бесконечности? Ответить на заданный выше вопрос нам не под силу. Мы могли лишь убедиться в том, что жизненный путь людского рода не детерминирован, а вероятностен. И поэтому менее всего можно говорить о нём как о «прогрессе» – всеохватном восходящем поступательном движении.
Гибель же мира или цивилизации людей совсем не исключена и стала бы, возможно, расплатой за сам таинственный дар сознания, за саму двуприродную уникальность человека. Во всей своей полноте высветилась бы драма свободы, суть которой в том, что, располагая возможностями двинуться по пути, ведущему к преображению мира, род людской упускает их, потому что оказывается слишком слаб. И если вспомнить всё то варварство, которое Homo Sapiens за относительно недолгое свое пребывание на планете произвел с природой, с животным миром и с себе подобными, такой исход оказался бы вполне справедливым[182].
Но, может быть, онтологически несостоятельно само дуалистическое мироздание с его сосуществованием природы и сверхприродного?
Допустить такую возможность значило бы признать истинность христианской идеи о том, что наш мир обречён на гибель, согласиться с тем, что он представляет собой всего лишь временное прибежище существа, в своей неизбывной двойственности ненужного мирозданию. Это может быть опровержением антропного принципа и означать, что несостоявшемуся человечеству действительно суждено исчезнуть с лица земли.
Тем не менее воссоздание тринитарной идеи как центра христианства позволило бы этому сотериологическому учению расширить своё содержание вплоть до выхода за рамки собственно религии и получить основание претендовать – ни много, ни мало – на статус универсального и единственно возможного для человечества способа восприятия мира и действия в нём. Так было бы обеспечена возможность ограничения зла ещё в этом мире. Иначе человек и в самом деле лишается своего raison d’être.
181
182
Не случайно французский естествоиспытатель и мыслитель И. Паккале назвал свою книгу «Человечество исчезнет, скатертью дорожка» (см.