– Пойдемте, – шепнул ей на ухо Найджел примерно через час. – Достаточно. Мужчины все смогут закончить сами. Я приказал затопить камин в комнате наверху и приготовить чай. Лэнс собирается рассказать мне все, о чем умалчивал до сих пор, и я хочу, чтобы вы присутствовали при этом. Ради вашей же безопасности вам нужно знать, что происходит, но вы должны отстраниться от этого.
Фрэнсис подняла на него глаза. Отстраниться! Если бы она не чувствовала себя глубоко вовлеченной во все, что происходит с этим человеком, ее бы здесь просто не было! Но Найджел отвел взгляд и заговорил со слугой. Момент был упущен.
Воздух в комнате был затхлым, она пропахла сыростью давно не используемого помещения. Камин дымил, трещал и горел неровно, будто отказываясь давать тепло и свет. Фрэнсис потрогала заварочный чайник. Чай уже остыл.
– Боже милосердный! – Найджел подошел к окну и широко распахнул ставни. – Эти французские слуги!
В комнату вошел Лэнс и опустился в кресло. Он выглядел изможденным, почти больным.
– Найджел…
– Послушай, Лэнс, лучше выложить все сразу, – посоветовал Найджел, поворачиваясь к нему от окна. Падавший из-за его спины тусклый свет скрывал выражение его лица, а голос звучал мягко. – Где Доминик Уиндхем?
Лэнс откинул голову на спинку кресла.
– Я мог сказать тебе это только наедине. Уиндхема не видели с самого вечера перед пожаром. Горничная сказала, что он изрядно выпил и заснул. Все слуги клянутся, что он не выходил из дома.
Найджел отвел взгляд. Он смотрел на Париж, и пламя камина высветило его четкий профиль.
– Пожар начался очень рано. Если он был мертвецки пьян, то мог и не проснуться. В таком случае майор, похоже, погиб в огне.
Голубые глаза Лэнса казались бездонными, как небо.
– На пепелище не обнаружено никаких следов тела, но точно мы будем знать, если он так и не появится.
– А где был ты?
– В районе Монмартра. Всю ночь я провел в одной таверне. Могу предоставить свидетелей, если хочешь.
Фрэнсис заметила гнев Найджела и поняла, что это не притворство.
– Ради всего святого, Лэнс! Если бы я считал тебя предателем, то подумал бы, что ты подкупил свидетелей. Но все дело в том, что я так не думаю.
– Но ты обнаружил, что кто-то тайно работал против нас еще с тех времен, когда мы были в России. Это мог быть я.
Найджел пересек комнату и принялся ворошить кочергой угли в камине.
– Ужасно, не правда ли? Если Уиндхем не появится, то этот крайне странный поджог бросит тень подозрения на него.
– Я не хочу в это верить. – Лэнс вытащил свою табакерку и принялся разглядывать ее крышку.
– Тогда остается лишь надеяться, что скоро он ввалится сюда и с сонной улыбкой объявит, что провел ночь в борделе. Но понимаешь, перед тем, как он отправился в Лондон, я рассказал ему о своем открытии. Я сообщил об этом и тебе, и, разумеется, лорду Тренту. – Найджел отбросил кочергу, взял в руки заварочный чайник и выплеснул остывшую жидкость на угли. – Сначала нужно почистить эти проклятые дымоходы, а потом ожидать приличного огня.
Лэнс закашлялся от внезапно повалившего из камина дыма.
– Когда я сообщил Уиндхему новость, что ты сам приезжаешь в Париж, он, похоже, обрадовался.
Найджел поставил на место чайник.
– Ты хочешь сказать, что он не был похож на человека, впавшего в панику и пытающегося скрыть следы своего преступления в огне? Если бы Уиндхем был предателем, его трудно было бы раскрыть. Мы профессионалы, привыкшие скрывать свои истинные намерения. Хотя, Бог мой, это выглядит так неестественно.
– Но насколько хорошо мы знаем друг друга? – Лэнс опустил глаза, будто бы рассматривал свои тщательно отполированные ногти.
– Мне казалось, я знаю Уиндхема, – с оттенком насмешки произнес Найджел.
Лэнс посмотрел ему в глаза.
– Мне казалось, что я знаю тебя. Думал, для тебя будет невыносимо находиться в этом доме. Я с ужасом ждал твоей реакции. Однако после первого приступа раздражения ты ведешь себя так, словно это нисколько не беспокоит тебя. И это несмотря на то, что Катрин лежала на этой кушетке и смотрела в это самое окно. Вас связывало… – Он взглянул на Фрэнсис и умолк. Лицо его было белым как мел.
– Что связывало? – вкрадчивым голосом спросил Найджел. – Что тебе известно, Лэнс? Умоляю, не нужно щадить меня. Фрэнсис знает о Катрин, и если у нее нет желания слушать твой рассказ, то она может выйти из комнаты. Наступившее молчание нарушил стук в дверь.
– Войдите, – поднял голову Найджел. В комнату вошел слуга и поклонился.
– Месье Антуан? Вас просят спуститься в конюшню. Конюхи поссорились из-за лошадей.
Найджел поклонился Фрэнсис и Лэнсу, на лице его застыло насмешливое выражение.
– Как я уже говорил, мы живем на грани хаоса. Нельзя допускать ссор между слугами. Надеюсь, вы меня извините.
Лэнс закрыл лицо руками.
– Боже мой! Боже мой! Почему вы не можете как-нибудь повлиять на Риво? – Его длинные пальцы ухватили пряди белокурых волос. – Вы же его любовница, черт возьми! Неужто не в ваших силах вырвать его из этого ужасного… Проклятие! Возможно… после Фарнхерста… вы ненавидите его, и вам все равно?
Фрэнсис старалась держать себя в руках.
– Ужасного… чего, мистер Спенсер?
Лэнс вскочил с кресла и принялся рыться в сумке, которую принес с собой.
– Я привез это из Англии. Не знаю, зачем я это сделал. Мне следовало сжечь их.
Он протянул стопку бумаг Фрэнсис. Она взяла один листок. На грубой гравюре были изображены несколько человек, мужчин и женщин. В первое мгновение она ничего не поняла, но постепенно до нее дошел смысл рисунка. Она взглянула на следующий листок. «Развлечения маркиза, или Они все делают это». На этот раз среди мужских и женских фигур был осел.
Она подняла глаза на Лэнса.
– Но это же неправда.
– Неправда? А откуда вы знаете? Вам известно, куда он уходит, когда его нет с вами?
Фрэнсис села и принялась рассматривать следующий листок. «Лорд N и мисс N, или Искушение девственницы». На нее с издевкой смотрели сплетенные в любовных объятиях фигурки – грубая пародия на изображения в священных храмах Индии.
– Конечно, нет. Найджел говорил, что ходит к Бетти или в какой-то боксерский клуб.
Лэнс принялся собирать листки. Он с яростью скомкал их и сунул в камин.
– Я не говорю, что тут все правда – эта мисс Ривер, например, – хотя об этой истории говорил весь Лондон. Но ведь действительно существуют тайные клубы, в которых практикуются подобные мерзости. Считается, что Риво состоит членом большинства из них. Его уже почти не принимают в обществе.
– Из-за всей этой нелепицы? – недоверчиво спросила она.
– Нелепицы? Ради всего святого! Большинство людей испытывают отвращение к подобной испорченности. Или вы хотите сказать, что не верите всему этому? Думаете, он стал бы объектом такой ужасной клеветы, если бы вел жизнь святого?
Фрэнсис смотрела на скомканные Лэнсом листки.
– Итак, он ищет отдохновения с куртизанками или другими мужчинами. Это совершенно естественно. Это одно из проявлений Камы – радости плотской любви.
Лэнс посмотрел на нее так, будто у нее внезапно выросли две головы.
– Любви? Но ведь любовь – самое чистое из человеческих чувств! Как вы могли назвать этим словом подобные мерзости? Любовь – это то, что Риво испытывал к Катрин. Если бы вы видели их вместе… – Он упал на одно колено и склонил голову перед камином, как перед алтарем. – Когда Катрин умерла, в нем что-то сломалось. Все его друзья видели это. Он пытался забыть ее, погружаясь в пучину беспутства и порока. Но это погубит его.
Он высек искру и поджег бумаги. Повалил дым, и Лэнс закашлялся.
В комнате стояло зловоние. Фрэнсис подошла к окну и распахнула его. Почему же он пощадил ее в Фарнхерсте – даже полубезумный от яда? Но теперь перед ней сидел Лэнс, который знал Найджела гораздо лучше – и гораздо дольше, – и страдания его были искренними.