Ее лицо было все в капельках слез, голубые глаза ярко блестели.
– Я знаю. Именно это и пугает меня.
Почему все это так больно? Она нравилась ему. Он уважал ее. Всеми фибрами своей души он хотел ее. Неужели эти три вещи могут сложиться во что-то такое, что он не может разрушить, чем не может управлять? Найджел опустился на сундук. Он почти не замечал, что рука его все еще болит, хотя кровотечение остановилось. Рана была поверхностной. Он делал вид, что серьезно ранен только для того, чтобы обмануть Лэнса.
– Мое самообладание? Боже милосердный! Я не понимаю.
– В вас преобладает разум, не правда ли? Вы умерли для чувств. Вас интересуют лишь ваши проклятые дела. Вы сказали, что война не похожа на салонные игры. А любовь? Любовь – это салонная игра?
Он понимал, что Фрэнсис говорит о Лэнсе, что она укоряет его за жестокое обращение с человеком, который любит его. И вдруг неожиданная мысль пронзила его, подобно удару ножа. Это было настолько очевидно, что он с трудом подавил в себе желание рассмеяться. Он вспомнил вкус ее губ на своих жарких и требовательных губах и то, как, несмотря на присутствие Фуше, потерял над собой контроль. «А любовь?»
– Подобно всем салопным играм, – сказал Найджел непринужденно, как будто это была обычная шутливая и несерьезная пикировка, – любовь состоит из трех частей.
– Вы смеетесь надо мной. – В ее топе сквозило презрение. – Из трех частей?
Найджел усмехнулся. А может, это была гримаса боли.
– Точно. Симпатия. Уважение. И вожделение.
Лэнс, спотыкаясь, спустился по лестнице и вышел на улицу. Он прислонился к железной решетке дверей и устремил взгляд на белые фасады домов на противоположной стороне улицы. Боже, помоги ему! Неужели он сошел с ума? Он только что пытался убить человека, который значил для него даже больше, чем Англия, единственного человека, который мог победить его в рукопашной схватке, единственного человека, которого он любил.
Единственная женщина, которую он любил, была мертва. Он никогда не ревновал Риво к Катрин. Какая женщина могла устоять перед ним? Даже для Бетти Найджел Арундэм был настоящим светом в окошке, хотя она за свою жизнь знавала многих мужчин. Как мог Риво так безжалостно отвергать его любовь?
Как быть с мисс Марш, его невинной невестой с каштановыми волосами? Она воплощала в себе Англию со всей ее чистотой и цельностью. Он страстно и безоглядно любил Англию – свою родину: зеленые лужайки, аккуратные домики, поля спелой пшеницы, усыпанные крупными маргаритками поляны, вьющихся в небе жаворонков. Когда Наполеон будет наконец побежден, он сможет взять в жены мисс Марш, отдав ей свою невинность взамен ее самой. Хотя, откровенно говоря, именно любовь к Риво помогала ему сохранить чистоту.
Лэнс побрел по тихим улицам. Когда он повернул на бульвар Сен-Мишель, его внимание привлек звук приближающегося экипажа. Он продолжал идти, намеренно покачиваясь из стороны в сторону, как пьяный. Карета остановилась рядом с ним. Лэнс осторожно, скрывая свою тревогу, поднял глаза. Окно со щелчком опустилось, и в нем показалась унизанная кольцами белая женская рука, выглядевшая очень бледной в серой предрассветной мгле. Нежные пальцы коснулись его щеки.
– У вас разбито лицо! Что с вами произошло?
Лэнс ошеломленно вглядывался в прелестное лицо, улыбавшееся ему из глубины кареты. Белый нежный овал матово светился в обрамлении черных волос.
– Ах, мой дорогой! Неужели вы так удивлены, что видите меня?
– О Боже! – Он едва мог дышать. Удары собственного сердца громом отдавались у него в ушах. – Я не понимаю! Откуда вы здесь взялись?
– В Париже? – рассмеялась она. – Обычным способом: приехала в карете. А вы что подумали? Что у меня есть крылья?
От потрясения он не мог связать и двух слов.
– Нет-нет! А Риво знает?
– Нет, мой дорогой, откуда? Меня знают здесь только под именем Прекрасной Дамы. Идите сюда. Дайте мне свою руку, и я вам все объясню.
Лэнс, как загипнотизированный, протянул ей руку. Она открыла дверцу кареты, вложила свою ладонь в его и помогла забраться внутрь.
– Да, – тихо произнесла она, – несмотря на то что он разбил мне сердце, я все еще люблю его. Как и вы, милый Ланселот. Не нужно грустить. Я всегда знала, что вы любите его. Но он не может ответить на ваше чувство. Его сердце мертво. Он скорбит по русской княгине Катрин, не правда ли? Думаю, только мы двое можем спасти его.
Зацокали копыта, и карета тронулась с места.
Неделя прошла в странном молчании. Найджел большей частью отсутствовал. Фрэнсис боялась, что он доведет себя до изнеможения, хотя по отношению к ней во время их кратких встреч он всегда проявлял неизменное чувство мягкого юмора и галантность. Она не могла сопротивляться или отвергать предложенный тон и поэтому скрывала свой страх и отвечала ему с той же непринужденной легкостью. Ему не нужна любовница. Он не хочет ее. Ей оставалось лишь надеяться, что она сможет поддерживать этот тон нарочитой вежливости, пока он не отвезет ее назад в Англию и не найдет ей герцога.
Лэнса она тоже видела мельком. Он появлялся ненадолго, а потом исчезал в лабиринте улиц и таинственном мире интриг. Он выглядел покорным и раскаивающимся. После драки Лэнс вел себя, как внимательный товарищ, и как будто молча извинялся перед Найджелом, надеясь снова завоевать его уважение. Найджел был вежлив, даже мягок с этим человеком, пытавшимся совсем недавно убить его. Фрэнсис не могла понять этого.
Париж застыл в напряженном ожидании. После парада на Марсовом поле большинство клиентов, приходивших за шелками и пряностями, нервно оглядывались, будто бы в ожидании надвигающейся катастрофы. Другие были неестественно оживлены и веселы, как будто отчаянно цеплялись за последний шанс заслужить себе прощение. В доме на улице Арбр царила нервная атмосфера, и Фрэнсис изо всех сил пыталась сохранить душевное равновесие. Под внешним спокойствием скрывался страх – за Найджела, безрассудно расходующего свои силы и находящегося на грани нервного истощения. Теперь Фрэнсис не покидал страх. Она пыталась медитировать, но мысли не слушались ее, разрушая оболочку безмятежности. Во время дыхательных упражнений она слышала его негромкий иронический голос. «Я известный специалист по изощренным пыткам». У нее ничего не осталось, и ей некуда было спрятаться.
Как-то утром он вернулся домой на рассвете, осунувшийся и бледный. Фрэнсис не могла заснуть. Она смотрела в окно на поднимающийся над городом предрассветный туман. Когда-то здесь стояла Катрин, распустив для него свои медные волосы. А потом она покинула его.
Отвернувшись от окна, Фрэнсис уткнулась в мокрый плащ. Обнявшие ее руки были холодными, но ей казалось, что от них исходит тепло. Найджел встретился с ней взглядом и, несмотря на неимоверную усталость, улыбнулся.
– Я старался избегать этого, – сказал он, – внезапного жара и замирания сердца. После того, что случилось в доме Доннингтона, это ведь непростительно, правда? Мне очень жаль.
Он опустил руки и отвернулся. В дверях стоял Лэнс. Его влажные волосы потемнели и приобрели янтарный оттенок. Фрэнсис опять отметила в нем какую-то раздвоенность, как будто радостное удовлетворение в его душе боролось с сильной тревогой.
Найджел, не оглядываясь, заговорил с Лэнсом:
– Наконец-то началось! Наполеон закрыл границы и не выпускает транспорт из Парижа. Он выступит в ближайшую неделю. Если бы точно знать, где он планирует перейти Рубикон, нашу миссию можно было бы считать законченной.
– А предательство, из-за которого погибла Катрин? – через силу выдавила из себя Фрэнсис.
– Нам известно лишь, что Катрин умерла. И я не уверен, что нам когда-нибудь удастся выяснить почему, – ответил Найджел и стал просматривать бумаги. Это были всего лишь домашние счета, оставленные месье Мартином. И лишь голос выдавал глубину его отчаяния.