— Звони Ворону, скажи, что маньяк здесь, — кинула Маша Лизе и бросилась в дом.
А там уже вовсю развернулась битва титанов. Маша не понимала механику действия, но, похоже, при помощи телекинеза акудзины могли изрядно потрепать друг друга. Голицына даже вырвала из потолка хрустальную люстру, и люстра полетела прямо на маньяка, но тому удалось прыгнуть в сторону и поднять противницу в воздух.
Лицо Голицыной исказилось, будто ей стало больно и страшно. Маша поняла, что маньяк начал пить Софью Эдуардовну. Увлеченный схваткой убийца и не заметил человечку, что притаилась в арке, ведущей в столовую. Маше удалось зайти ему за спину и проскочить на лестницу.
Он стоял прямо под балюстрадой второго этажа. Так что Маша схватила китайскую вазу, стоящую тут же на высокой тумбе, и бросила ее вниз. Увы, промахнулась — ваза упала в считанных сантиметрах от ублюдка и разлетелась на мелкие осколки. Но и этого хватило, чтобы маньяк переключил на нее свое внимание.
Маша была уверена, что эта сволочь усмехнулась под шарфом. Тогда она схватила вторую вазу и отправила вслед за первой, но тот взмахом руки отправил ее в стену.
В следующий миг Голицына упала на пол, а неведомая сила стала поднимать Машу в воздух. Но, к счастью, Маша оторвалась от пола меньше чем на метр, когда услышала знакомый голос.
— Тебе конец, сука!
Неведомая сила перестала ее поднимать, и она приземлилась, удержавшись на ногах. В холле появился Марк, Ворон, незнакомый плотный мужчина средних лет и Кирилл. Последний при этом держал в руках тонкое ружье. Кирилл выстрелил. Поздно. Маньяк испарился, а дротик с красным оперением воткнулся в стену за тем местом, где секунду назад стоял убийца.
— Ты в порядке? — спросил Марк, оказавшийся рядом с Машей и обнявший ее за плечи.
— Да, я да, — заторможенно ответила она. — А как… как мама… как твоя мама?
— Все в порядке, все хорошо, — он притянул ее к себе и крепко сжал в объятьях. — Все хорошо, Мари.
Спустя час, когда осколки были сметены в кучу, а дыра в двери закрыта листом фанеры, все собрались в гостиной за чашкой ароматного чая и бокалами не менее ароматного вина, которое принесли для Софьи Эдуардовны и девушек из погреба.
— Тварь, сука, паскуда! Я ему лично хребет сломаю! — ругалась София Эдуардовна, дефилируя с бокалом в руке перед собравшимися.
— Софочка, милая, мы обязательно его поймаем, не переживай, — ласково отозвался Демон-старший, сидящий в кресле.
К ним присоединился Константинов. Этот сидел рядом с хозяином дома и крутил в пальцах дротик, которым выстрелил Кирилл.
— М-да, не успел немного, — покачал головой начальник Седьмого отдела.
— Я виноват, — зло выплюнул Марк. — Не надо было привлекать его внимания.
— Ни в чем ты не виноват. Он мог скинуть Машу со второго этажа и оглянуться не успели бы, — возразил Кирилл.
— Почему дротик? — спросила Лиза, прижимавшаяся к Ворону.
— Потому что. Мы не люди, нас непросто поймать даже с пулей в теле. На поражение стрелять нельзя, а с любым другим ранением мы прыгнем, отлежимся пару дней и все, — Кирилл развел руками. — Так что на месте нас может удержать лишь лошадиная доза снотворного. Две недели в медикаментозной коме лишают сущность сил, и мы просыпаемся голодными, не способными к прыжку дальше, чем на пару метров. Голодные мы слабые. А в Седьмом отделе голодный акудзин не сможет дотянуться до еды.
— Ну зато теперь мы знаем, что он восьмёрка и выше, — обречённо заметил Константинов.
— Зато я теперь не уверена, что я восьмёрка, — огрызнулась на это Софья Эдуардовна и замерла, сжав на груди ворот рубашки. — Он пил меня, и не дай боги никому это испытать.
Воцарилось неловкое молчание. Юрий Алексеевич подошел к жене и обнял ее за плечи, а потом повернулся к собравшимся.
— Мы в Еленовку, — бросил он, и они с женой тут же испарились.
— Маньяк за ней пришел или за девчонками? — задал Ворон вопрос, который мучил многих, но так и не был произнесен вслух.
— Нас не было, когда он напал. Да и как он мог узнать, что мы здесь? — высказалась Маша. — Софья Эдуардовна сказала, что камеры в доме отключены.
— Это так, — подтвердил Марк и крепче прижал к себе до сих пор дрожащую от холода и адреналина Машу.
— Демон, ты или отец не переходили дорогу Чернышову? — с сарказмом спросил Константинов.
— Ему нет, — ответил за Марка Иван. — Зато сегодня перешёл дорогу отморозку, а этот силён.
— Хочешь сказать, что это Морозов, а не Чернышов? — понял брови Константинов. — Ворон, я тебя уволю!
— Но ведь Чернышов шестёрка, — обвел всех взглядом Кирилл и, встав начал прохаживаться перед ними, нервно потирая костяшки пальцев. — Уровень его сущности — шесть! Он не мог победить ее! Никак не мог.
— Но он начал ее пить, значит, может победить любого! — горячо возразил Марк.
— Я пока ничего не понимаю, — признался Кирилл.
И тут ему позвонили. Он принял вызов, несколько минут слушал собеседника. Затем тяжело вздохнул и замахнулся смартфоном, будто решил разбить его об стену.
— Калинин? — потребовал ответа Константинов, хотя все уже поняли, что скажет Кирилл.
— Новый труп. Мужчина, семёрка, — ответил Кирилл.
— Та-а-ак, — поднялся Константинов. — Вы трое идите. Я остаюсь тут до возвращения Голицыных. На Демона-старшего никто нападать не будет. В этом я уверен.
Марк с Иваном было запротестовали, но Константинова было не переубедить. Пришлось подчиниться.
Близился вечер. Лиза спала у себя, а Маша сидела на кровати и крутила в пальцах одну из колб с отваром из кофуку. Со всеми этими событиями она совершенно забыла о нем и о том, что узнала от Крапивницкого.
С Марком поговорить не удалось. Константинов прилип к телефону, а вернувшиеся домой Голицыны ее пугали. Она узнала, что отца Марка называют Демоном-страшим и он оправдывал это прозвище.
На вид строгий, неразговорчивый, со взглядом матёрого хищника он смотрел так, будто готов был свернуть ей шею за любую оплошность. А Софья Эдуардовна, получив в Еленовке дозу успокоительного, так и не выходила из своей спальни.
Затем Константинов ушел, и Голицын вежливо, но властно отправил девушек отдыхать.
Это происшествие напугало Машу. Очень сильно напугало. Она весь вечер размышляла над этим, и оказалось, что от испуга не помнила некоторых моментов. Например, когда успела разбить две дорогущие вазы. Об этом ей напомнила Софья Эдуардовна, правда, с улыбкой, сказав, что вазы и люстры всего лишь вещи. А вот жизнь акудзина, человека и любого другого существа — есть главная ценность в этом мире.
И теперь Маша, оставшись наедине с собой, решила, что как только Марк объявится, она обязательно поведает ему и о поездке в музей, и о том, что запах, пропитавший его кухню, издавал вовсе не неудачный кулинарный эксперимент.
Маша все крутила и крутила колбу в пальцах. В какой-то момент возбуждение и интерес одолели здравый смысл, и она, отвинтив крышку, залпом выпила отвар.
Горечь тут разлилась во рту, обожгла глотку. Она закашлялась и едва сдержала рвотные позывы. Бросилась к графину с водой и начала жадно пить прямо из него.
— Все в порядке? — раздался за дверью голос Голицына.
— Да, все хорошо! — прохрипела Маша. — Похоже простыла.
— Может, стоит показаться врачу? Могу перенести в Еленовку.
— Нет, не стоит. Правда, все в порядке, — Маша постаралась придать голосу беззаботность.
Но дверь внезапно отворилась, и Голицын замер на пороге, пристально разглядывая Машу.
— Мы — акудзины, девочка, — строго сказал он. — Мы чувствуем эмоции людей. А сильные акудзины чувствуют их даже слишком тонко. Не стоит юлить, ибо твой спектр эмоций такой яркий, что меня начинает тошнить. Ещё раз спрашиваю: все в порядке?
— Все в порядке, — дерзко ответила Маша.
Мало ей Марка, который читает ее как открытую книгу, так ещё теперь и его отец смотрит на нее, как на загнанную в угол зверушку.