— Вы оставайтесь здесь, а я найду нашего лодочника, — говорит нам фон Райх. Вскоре он возвращается с недовольным видом. — Я договорился, но лодочник потребовал плату вперед. И он назначил двойную цену за то, чтобы перевести нас обратно на пароход. Эти люди — жулики.
— И убийцы, — добавляет леди Уортон.
7
Как только мы ступаем на палубу, леди Уортон объявляет, что у нее «ужасная головная боль», и направляется в каюту к своим порошкам от головной боли.
Я могу ошибаться из-за сильного эмоционального стресса, но у меня создалось впечатление, что, по мнению леди Уортон, в ее недомогании каким-то образом виновата я, а не два жестоких убийства на рынке, свидетелями которых мы стали.
Я не спускаюсь прямиком в свою каюту, а начинаю ходить взад-вперед по палубе — от кормы до носа. Это помогает мне снять нервное напряжение и обдумать дневные события, прежде чем я отойду ко сну.
Сегодня на моих глазах умерли два человека. Как их смерть подействует на меня? Мне кажется, я все еще чувствую дыхание умирающего человека, прошептавшего мне свое последнее слово — «Амелия».
Я избежала насилия на рынке и гнева толпы, алчущей крови — моей крови. Но все же чувствую, что принесла с собой на пароход некоторую толику недоброжелательства, как пыль Порт-Саида на своих ботинках.
Сейчас с баржи на пароход по перекинутым между ними крутым сходням идет загрузка угля. Покрытые пылью грузчики с мешками что-то кричат на ходу — каждый нечто свое, отличное от других.
Эта неистовая суета странным образом успокаивает меня, и болезненное воспоминание о кошмаре на рынке уже не так отягощает душу.
А утром я обязательно спрошу лорда Уортона, что произошло после того, как мы уехали, и будет ли кто-нибудь искать жену убитого велосипедиста. Если никто за это не возьмется, то попытаюсь я.
Возвращаясь к себе, я замечаю, что у двери каюты того пассажира, которого я считаю велосипедистом, стоит багажная тележка. Дверь приоткрыта.
На всех каютах пишутся имена пассажиров; на табличке, прикрепленной к этой, указано «Джон Кливленд».
Некоторое время я стою в раздумье. Здравый смысл подсказывает пройти мимо и заниматься своими делами, но любопытство заставляет заглянуть внутрь. Я пошире открываю дверь. Реймонд, судовой стюард, обслуживающий и мою каюту, раскладывает одежду на кровати. Позади него два больших дорожных чемодана.
Я толкаю дверь, и она открывается еще шире.
— Мисс? Чем могу служить?
— Мистера Кливленда здесь нет?
— Нет, сошел на берег, мисс.
Я смотрю на одежду на кровати и чемоданы.
— Мистер Кливленд не поплывете нами?
— Нет, он остается в Порт-Саиде. Мне дано распоряжение отправить его багаж на берег.
— Вот как? Кто сказал вам, что он остается?
Стюард прячет глаза.
— Я выполняю распоряжение, мисс.
— Я хочу знать, нет ли здесь какой-нибудь ошибки. Я видела мистера Кливленда в городе, и он не говорил, что собирается сойти с парохода.
— Распоряжение передал лорд Уортон.
— Понятно. — Хотя совершенно ничего не понятно. Лорд Уортон утверждает, что убитый не мой сосед по пароходу, а потом дает указание, чтобы его вещи сняли с борта. Ясно, что ничего не ясно. За исключением одного. — Но лорда Уортона нет на судне.
— Указание лорда передала ее светлость.
— Понятно, — повторяю я. Очевидно, леди Уортон получила указания, о которых я не была поставлена в известность, их просто не пожелали доводить до моего сведения.
— Я только исполняю указания, мисс.
Стюард заметно нервничает, видимо, полагая, что я подозреваю его в воровстве.
— Конечно. Продолжайте заниматься своим делом. — Он возобновляет прерванную работу, но тут я прошу его: — Реймонд, у меня страшно болит голова. Сходите, пожалуйста, в лазарет за порошками.
— Но, мисс, я приносил вам порошки вчера.
— Да, я знаю, но мне нужно еще. Вот. — Я достаю трехпенсовую монету из кармана и сую ему в руку. — Я присмотрю за вещами Кливленда до вашего прихода.
Стюард медлит, и я едва сдерживаю желание вытолкать его за дверь. Но он наконец уходит, и я сразу же начинаю искать — не знаю что. Я просто подчиняюсь своему чутью, которое мне не только подсказывает, а кричит во весь голос: здесь что-то не так.
Почему некая сила заставляет меня делать подобные вещи, всегда было для меня загадкой. По выражению одного моего коллеги — когда я навлекла на себя гнев содержателя борделя, — мне когда-нибудь оторвут нос, если я буду совать его куда не следует.