— Я оставила работу в Питсбурге и поехала в Нью-Йорк, уверенная, что мой успех откроет мне все двери. Но убедилась, что даже в самом большом городе Америки для женщины нет места репортера. После того как в течение месяцев обивала пороги и осталась на бобах — мне пришлось занимать деньги даже на трамвайный билет, потому что у меня украли последние гроши, — я ворвалась в кабинет Джозефа Пулитцера и заявила, что могу написать репортаж, который поставит город с ног на голову.
Я рассказываю Саре, как, прикинувшись психически больной, попала в сумасшедший дом на острове Блэкуэлл в Нью-Йорке и написала сногсшибательный репортаж о кошмарных условиях, в которых там содержались пациентки, и об ужасном обращении с этими несчастными женщинами.
Сара смеется:
— Вам нужно играть на сцене.
— Я поняла, что создана только для реальной жизни. Я была на сцене ровно столько, чтобы понять, что не могу притворяться.
— Скажите, зачем вы стучали — колотили — в мою дверь?
— Вам известно, что на рынке в Порт-Саиде был убит человек?
Она пожимает плечами:
— Мой стюард сказал, что там произошла какая-то ссора между туземцами.
— Я так не думаю.
И я рассказываю обо всех событиях с момента падения с велосипеда убитого впоследствии человека и до моего падения в гробницу в Танисе и покушения на «Виктории», после которого Сара подошла ко мне. Я умалчиваю только о моем обыске каюты мистера Кливленда.
Когда я заканчиваю рассказ, она говорит:
— Если откровенно, дорогая моя, я не думаю, что пустячный инцидент на рынке имеет отношение к тому, чем я занимаюсь.
Пустячный инцидент на рынке?
— Сара, мне нужно более подробно знать, в какой ситуации находитесь вы. Если бы вы могли поделиться со мной…
Она отклоняет мою просьбу, махнув своим мундштуком.
— Я дала клятву не разглашать тайну, — говорит Сара, потупив взгляд. — Интервью журналистке — разве это сохранение тайны? Я не скажу ни слова, даже если меня будут пытать. Ноя умираю от скуки, сидя в этой консервной банке. И помочь вам разгадать вашу загадку доставит мне немного удовольствия. Что вы знаете об этом Кливленде?
Рассказав, как мне удалось отделаться от стюарда, чтобы проникнуть в каюту Кливленда, я признаюсь, что обыскала ее.
— Как нехорошо с вашей стороны, — говорит она с улыбкой.
Похоже, Сара стала обо мне более высокого мнения.
Она спрашивает, что я видела в багаже Кливленда, и вскрикивает, когда я упоминаю о книгах и числах на листке бумаги.
— Цифры, которые вы видели, — это секретный шифр. И одна из книг имеет к нему отношение — по-видимому, та юридическая книга, показавшаяся вам странной у торговца ножевыми изделиями. Моим любовником однажды был шпион. Итальянский граф. Для составления шифрованных текстов он пользовался обычными книгами.
— Как это делается?
— Очень просто, с этим может справиться даже ребенок, но текст не поддается расшифровке, если у вас нет нужной книги. В разведывательной службе агенту специально дают книгу, которая неизвестна широкой читательской аудитории в стране, куда он направляется.
— Йоркширское законодательство идеально подходит для этой цели, — замечаю я.
— Совершенно верно. Для составления текста подбирают подходящее слово из книги.
— Числа — это страницы, строки и положение слова.
— Вы очень догадливы, Нелли. Поскольку агент и его начальник имеют одну и ту же книгу, им просто расшифровать текст. Мой любовник писал письма симпатическими чернилами, особенно те, что посылал мне.
— А почему симпатическими — вам?
— Он был женат.
— Вот как! — Я удивлена, что она открыто признает это.
— Не нужно лицемерить, дорогая моя. Ведь у вас была связь с женатым мужчиной. Вижу, была, потому что вы покраснели. Чтобы прочитать письма, я проглаживала их утюгом либо держала над радиатором. — Она вздыхает. — Он был прекрасным любовником, отзывчивым на женские потребности и щедрым. Его поймали и повесили. Ваш шпион, этот торговец ножевыми изделиями, также мог пользоваться симпатическими чернилами.
— На бумаге, которую я видела, было что-то написано.
— Естественно. Пустой листок вызвал бы подозрения. Невидимые слова вписываются между строк.
Я щелкаю пальцами.
— Лимонный сок! Мои братья, когда были детьми, писали им. И еще молоком. А чем пользовался ваш любовник?
— Не столь обычными средствами.