— Боишься? — тихо спросил Хасин, медленно потянув за ленты посередине, которые спускались к самому поясу.
— Нет, — так же тихо прошептала Анна, глядя на него широко распахнутыми глазами, в которых застыло ожидание и волнение.
— Уверена? — медленно усмехнулся демон, потянув ленты из следующей пары петель.
— Да, — выдохнула девушка, а он опустил взгляд вниз, наблюдая, как под его пальцами тонкая преграда лишается «замка».
Анна перевела свой взгляд туда же, заворожено глядя, как пальцы Хасина медленно опускаются все ниже и ниже, а после лента оказывается в них, а ее сорочка лишь условно еще прикрывает тело. Демон снова перевел взгляд на миг к ее глазам, а после его пальцы скользнули по бортам сорочки, прочерчивая полоску по голой коже в вырезе — от шеи до плоского живота, между ключиц и по груди, что вздымалась часто-часто.
Ладонь Хасина скользнула под ткань и расположилась на животе, едва ощутимо поглаживая его. А после медленно скользнула вверх. Глаза снова смотрели в глаза, пока мужчина осторожно, внимательно следя за реакцией Анны, вел руку выше, остановив ее под грудью. Все бесстыдство его действий все еще было прикрыто тканью сорочки, что едва ли спасало.
— Остановишь меня? — прошептал Хасин, наклоняясь к лицу девушки, почти касаясь ее губ своими.
— Нет, — покачала головой Анна, словно заколдованная.
— И как далеко позволишь зайти?
— Даже если скажу «до конца» — ты не станешь. Так ведь? — тревожно глядя ему в глаза, прошептала девушка.
— Так, — спокойно кивнул Хасин. — Я не сделаю этого с тобой — не обесчещу.
— Даже, если я скажу «хочу»? — улыбнулась принцесса.
— Даже если скажешь «хочу», — подтвердил Бастард. — Поэтому не жди от меня подобного.
— И ты сможешь устоять? — с любопытством спросила Анна.
— Ради тебя — да. И жаль, что это единственное, в чем я готов и смогу быть непреклонным, — ей в губы выдохнул демон, накрывая их поцелуем, в то время как рука сжалась на округлой плоти, стискивая в ладони томно и осторожно.
Пальцы изучающе скользили по груди, задевая вершину, отчего Анна выгибалась сильнее и стонала в губы Хасина, цепляясь руками за его плечи. А он целовал ее все сильней и глубже, заставляя мысли вылетать из головы, а ее саму задыхаться. Он и сам задыхался, но не мог остановиться. Жадно, ненасытно и нетерпеливо ласкал ее губы и сладкий ротик, пока рука изучала тело под ним. Принцесса льнула к нему всей собой, подалась навстречу, сама того не осознавая и не понимания.
— Анна, остановись, — хрипло прошептал Хасин, когда девушка бессознательно, инстинктивно потянула его на себя, заставляя накрыть своим телом, сжимая коленями его бока.
Она не понимала, что с ней происходит, лишь чувствовала, что это правильно. И не хотела останавливаться. И в себя пришла, лишь когда демон скатился с нее, садясь на крови к ней спиной, прикрыв глаза и пытаясь обуздать собственное тело.
— Я…прости, — все еще прерывисто и часто дыша, виновато прошептала Анна, отчаянно краснея лишь сейчас. — Не знаю, что на меня нашло.
Дрожащими руками она сжала борта сорочки, которая едва ли была распахнута до конца. После обхватила руками колени и смущенно посмотрела на спину Хасина. Несколько минут наблюдала, как он постепенно расслабляется и берет себя в руки. Исчезли рога и хвост, он перестал казаться каменным — плечи расслабились и чуть опустились. И руки, которыми он сжимал край кровати, перестали стискивать дерево, что под его пальцами трещало и крошилось. И Анна не догадывалась, каких трудов это стоило демону — дитю порока.
Сейчас, в эту минуту, он буквально ломал свою сущность, подчиняя ее разуму, а не инстинктам. Это было вопреки его натуре — остановиться на полпути и прекратить то, что они начали. Но он правду сказал Анне — дойти до конца он не посмеет никогда. И так слишком много себе позволил, и последний шаг — самая непростительная вещь, на которую он решится когда-либо. Он не сделает этого с Анной, не сделает ее своей, не станет ее любовником в полноценном смысле этого слова. Они оба знают, кому принадлежит честь стать им. И они оба понимают, что не будет иначе. Как бы низко ни пала девушка, как бы ни пыталась расширить рамки своей нравственности, это будет уже падением — самым низким и бесчестным, причем по отношению ко всем троим.