– Не понял юмора?
– С юмором у Гоши было все в порядке, но, когда замечал пренебрежение к его стихам, обижался словно малолетний ребенок.
– Непризнанным гением Федором Разиным не называл себя?
– Да ты что! Всегда представлялся: «Георгий Царьков, талантливый поэт». Однажды ему заметил, мол, не скромничаешь, Гоша вроде удивился: «А чего, Толян, скромничать? О скромности надо кричать, иначе ее никто не заметит».
– Друзей много имел?
– Наведывались к нему иногородние сослуживцы по Афганистану. Водочку пили, разговоры вели да песни на Гошины стихи об Афгане пели.
– Ты с ними не выпивал?
– С какой стати. В чужие компании никогда не лезу. Тем более, что в Афгане я не был, и говорить мне с ними не о чем. Дед Пахомов у них был почетным гостем. Умеет старик о высоких материях пофилософствовать да об Отечественной войне красочно рассказать… – Кухнин помолчал. – Недавно видел приезжавшего к Гоше крутого толстяка в кожане. Пальцы веером, сопли пузырем. Хотел проверить документы, но он быстро укатил. После Гоша мне сказал, будто это распространитель его книг был. Только, судя по виду, для этого, с позволения сказать, «распространителя» стихи – как язык суахили.
– О финансовых долгах Царьков не говорил?
– Не было у него долгов. София Михайловна содержала бывшего супруга в достатке. И книги его в издательствах оплачивала.
– Ради чего?
– А чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.
– Почему их семейная лодка развалилась?
– По-моему, из-за Гошиной инфантильности, хотя сам он свою вину не признавал. Как-то я сказал ему: «Другой, на твоем месте, за такую жену, как Соня, держался бы двумя руками, а ты, будто капризный несмышленыш, в упор не видишь ее забот». Гоша расхохотался и ответил частушкой:
– Погуливает София Михайловна?
– Наверно, не без этого. Как говорит дед Пахомов, Сонечка – женщина репродуктивного возраста. Природа требует, чтобы она пополняла демографическую копилку страны, а Гоша напрочь игнорировал супружеские обязанности.
– Сказывалась иная сексуальная ориентация?
– Нормально ориентировался мужик в бабах, но словно не замечал их. Вероятно, последствия контузии дали о себе знать.
– Выпивал Царьков часто?
– Никогда не видел его пьяным.
– И в скандалы не ввязывался?
– Нет. После звонка Лимакина я много версий перебрал, но так и не решил, каким сволочам Гоша перешел дорогу.
– Может, бывшей супруге он мешал создать новую семью…
– И Соня решила избавиться от него?
– Да.
– Сомневаюсь. Царьков никаких препятствий в устройстве личной жизни Соне не чинил. Заботу о Гоше София Михайловна проявляла по своей собственной воле. Да и женщина она серьезная, не какая-нибудь сорви-голова.
– Откуда у нее богатство?
– Пути обогащения российских бизнесменов неисповедимы. Интересоваться у новых русских источниками их доходов так же неприлично, как в доме повесившегося говорить о веревке. На эту тему потолкуй с дедом Пахомовым. Старик по-соседски знает всю подноготную Царьковых.
– А что за домработница у Софии Михайловны?
– Точнее сказать, экономка Яна Золовкина. Тридцатилетняя эффектная дамочка с очаровательными глазками.
– Местная?
– Из Новосибирска. Мастер спорта по стрельбе из боевого пистолета. Работала тренером в городском тире и занималась самбо в спортклубе «Динамо». Теперь заведует у Царьковой домашним хозяйством. По совместительству – телохранитель.
– Редкая для женщины специальность.
– Редкая, да меткая. Такую «девушку» подножкой не повалишь.
– Незамужняя?
– Состоит в гражданском браке, точнее – сожительствует со жгучим брюнетом баскетбольного роста с окладистой бородкой и усами. По документам – Валентин Павлович Сапунцов. Служит охранником в коммерческой фирме «Эталон-плюс». Мне назвался коллегой. Дескать, до «Эталона» служил участковым в Центральном РОВД Новосибирска. Общительный рубаха-парень. Живет в Новосибирске.
– И как они общаются?
– Наверно, Золовкина туда ездит. В прошлом году он сюда несколько раз приезжал в «Мерседесе». Но нынче что-то я ни разу его не видел.
– А к Софии Михайловне кто приезжает?
– Мужчины к ней не ездят. Она сама постоянно в разъездах. По уши в коммерции. За последнюю пятилетку впервые выкроила месяц на отдых за границей. И вот в ее отсутствие какие-то идиоты сожгли Гошу. Выбрали, сволочи, момент, когда мужик остался без пригляда.
– Тебя это не настораживает?
– Скорее, озадачивает. Преступники были явно осведомлены, что Соня в отъезде. Но отыскать этих сволочей так же сложно, как найти живого свидетеля падения Тунгусского метеорита.
– Не усложняй ситуацию, – оптимистично сказал Голубев. – Не так черт страшен, как его малюют.
Кухнин скептически скривил губы:
– Дед Пахомов на этот счет приводит английскую поговорку: «Знакомый черт лучше незнакомого».
– Считаешь, что это дело рук залетных гастролеров?
– Не сомневаюсь, но не могу понять, с какой целью совершено убийство. Безобидный Царьков был гол, как сокол. Никакой наживы убийцы от него не могли получить.
– Он много книжек наиздавал, а обыватели считают, будто авторы гребут деньги лопатой…
– Да в нашей округе малолетние пацаны и те знали, что Гоша только издает книги, но ни хрена за них не получает. Царьков бескорыстно раздавал свои произведения с автографами направо и налево.
– Даже не пытался их продавать?
– Кому они нужны, кроме самого Гоши… – Кухнин, повертев в руках поднятую с земли щепку, отбросил ее в сторону. – Вертится у меня мыслишка: не связано ли это убийство с бизнесом Софии Михайловны?… Допустим, рэкетиры вымогали у Царьковой куш, но она отказалась бросать деньги на ветер. Чтобы запугать строптивую бизнесменшу, гангстеры прикончили бывшего мужа. Подтвердить или отвергнуть такую версию может только София Михайловна.
– Ты проконтролируй, когда она вернется из-за границы, и сразу сообщи мне. О других наблюдениях тоже незамедлительно информируй.
– Об этом мог бы и не напоминать.
– Лишнее напоминание не повредит, – Голубев протянул Кухнину руку. – Будь внимателен, Анатолий. Поеду к Пахомову. Может, дедок уже вернулся с рыбалки.
Глава VII
Пахомов оказался ростом и богатырской комплекцией под стать Кухнину, только возрастом был раза в два старше участкового. Седой как лунь старик в брезентовом рыбацком наряде сидел на крыльце своего дома и приматывал изоляционной лентой к длинному бамбуковому удилищу катушку с капроновой леской. Когда Голубев представился и передал привет от Антона Бирюкова, Андриян Петрович откровенно обрадовался:
– Не зазнался на прокурорской должности Антоша! Помнит земляка, а?…
– Помнит, – сказал Слава.
– Как здоровье у Антона Игнатьевича?
– Не жалуется.
– Молодец. У него крестьянская закалка. Школьником, бывало, таскал на горбушке мешки с пшеницей наравне с мужиками. Бирюковская порода жилистая. Антошкин дед Матвей сто пятнадцать лет прожил. Папаша – Игнат Матвеевич, мой ровесник, до сей поры хворями не страдает. Наведывался я нынче к нему в Березовку. Погостевал, окуней на Потеряевом озере вместе половили. Правду сказать, рыбалка стала намного хуже, чем в былые годы. Паскудники браконьеры даже пиявок в водоемах поубивали электрическими удочками. Придумал какой-то изверг эти приспособления. Вся живность от них гибнет. Сегодня полный день провел на пруду, а добыча – сиротская. Полтора десятка карасей изловил да одного отчаюгу карпа упустил. Здоровенный карпина брался. Прочная леска, будто паутинка, лопнула.
– Андриян Петрович, я приехал к вам по делу Георгия Васильевича Царькова, – осторожно сказал Голубев.
Румяное от солнцепека лицо Пахомова стало смурым: