Ворстаг прорычал пару крепких словечек и пошёл туда, куда я указывала. Там действительно оказалось безопасно.
– А откуда ты знаешь, что здесь можно пройти до Солитьюда? – задала я волнующий меня вопрос.
– Да так, несколько лет назад бывал в этих краях, – уклончиво ответил наёмник, но я сразу поняла причину.
– Девушка?
– Да, её звали… Проклятье, как же её звали-то?! – Ворстаг почесал голову, но вспомнить имя бывшей пассии это не помогло. – Она вроде переехала уже. Мне тогда пришлось сбегать от её отца. Крепкий был мужик – гнал меня от конюшни почти до самого Морфала. Я еле оторвался.
Когда нанимала Ворстага, и в мыслях не было, что он ни одной юбки не пропускает. Конечно, теперь это утверждение не было абсолютным – до моей юбки ему, как оказалось, никакого дела нет. С одной стороны, это не могло не радовать, поскольку наши отношения, прежде всего, деловые, а с другой стороны, моё самолюбие, пострадавшее от болезненного падения, требовало реванша.
Вскоре мы ступили на твёрдую почву, топь осталась позади, а к нам из тумана выплыл, загораживая небо, огромный каменный корабль, несущий на своих бортах целый город с особняками и замками. Он высился впереди – величественный и пугающий одновременно, неприступный и властный. Я запрокинула голову, чтобы разглядеть очертания зданий, и от этого шея заболела. На отвесных высоких стенах порывистый морской ветер трепал красные знамёна с изображенными на них волчьими головами. Если кто-то и попытался бы захватить этот город, то ему пришлось бы лететь сюда верхом на драконе.
– Это он? – спросила я, указывая пальцем наверх.
– Он, – прохрипел Ворстаг, скинув меня с плеч на землю. – Привал!
Я, потерев ушибленное мягкое место, вытащила из рюкзака рулеты и меха с элем. Наёмник наломал ветвей и развел костёр.
Казалось, что до стен Солитьюда рукой подать, но после привала мы шли ещё не один час, чтобы только достичь брода, через который наёмнику вновь пришлось меня переносить. По реке мы пришли к лесопилке, приютившейся на берегу. Колесо её неустанно вращалось, тихонько поскрипывая. Уже стемнело, когда мы достигли ферм и конюшни по дороге, ведущей к скале-арке. Свет теперь нам давали теперь только звезды и патрульные с факелами.
Я после такого похода мои ноги гудели и болели, в сапогах противно чавкала вода, одежда перепачкалась грязью и болотной тиной, кое-где налипли ниточки водорослей и мха, а мокрые волосы оказались усыпаны мелкой чёрной пыльцой.
Стражники были не рады видеть у ворот города таких красивых и приятно пахнущих путников.
– Стойте! – прогремел голос постового. – Вы кто такие? Нищих приказано не впускать. Распоряжение ярла Элисиф!
– Мы не нищие, – вежливо возразила я. – Меня зовут Джулия Октавия, я травница. Мы со спутником собирали алхимические ингредиенты на болотах.
Для пущей убедительности я продемонстрировала ему корни Нирна, колокольчики, лишайник и помахала перед шлемом дохлой стрекозой. Стражник отшатнулся.
– А мне вот никогда алхимия не давалась, – произнёс он. – Хорошо, проходите. Только без глупостей.
Нас пропустили через железные ворота. Я впервые увидела такой высоченный город. До этого Вайтран и Маркарт казались мне большими, но столица Скайрима с широкими, освещёнными фонарями улицами, площадями и рядами магазинов, замками и лестницами просто вскружила мне голову. Здесь, несмотря на поздний час, было довольно многолюдно, у таверны по левой стороне улицы толпились и горланили песни несколько немолодых мужчин. Стражник неподалеку посматривал на них, но никаких действий не предпринимал.
На вывеске таверны была нарисована крыса, а надпись, соответствуя изображению, приглашала посетить «Смеющуюся крысу».
Все таверны, которые я видела ранее, были просто скромными тихими местечками по сравнению со столичным постоялым двором. Помимо барда, пьяниц, наёмников и просто посетителей в «Смеющейся крысе» изрядно шумела компания бравых и нетрезвых ребят, устроивших состязания по борьбе на руках. На них уже начали делать ставки. Каждый поддерживал полюбившегося воина и громко вопил, если он побеждал. Ворстаг, увидев шанс подзаработать и показать себя во всей красе, пошёл к толпе, а мне пришлось поговорить с хозяином таверны насчёт комнаты.
Разговор мне не понравился. В связи с наплывом посетителей осталась всего одна свободная комната, дорогая и с двуспальной кроватью. Пришлось отвалить кругленькую сумму в пятьдесят золотых за чистую постель и горячую ванну, которую служанки немедля побежали подготавливать.
Я оттащила Ворстага за ремешок брони точно собачку на поводке и, вопреки его слабым попыткам сопротивляться, повела на второй этаж.
Перед нами предстала просторная комната с широкой кроватью, у изголовья которой романтично трепетало пламя свечей.
– Ух, ты! Это все мне? – притворно восхитился Ворстаг. – Хочешь затащить меня в койку, Джулия Октавия?
– Не обольщайся. Это всё, что у них осталось, – моя кислая мина быстро отбила у него все желание продолжать шутить. – Так что будь добр, найди, где сегодня переночевать!
– Намек понят, приступаю к действиям! Приятного отдыха! – он довольно шустро скрылся в зале, оставив меня приводить себя в порядок, пересчитывать добытые растения, разложив их на широкой кровати. Однако наиболее приятной стала возможность отмыть себя от болотных ароматов в большой круглой бадье с тёплой водой.
Ночью Ворстаг, вопреки моим увещеваниям, вернулся в комнату. Я не ждала его визита и притворилась спящей, тем более что одежда моя была выстирана и развешана по комнате. Вся.
Я приоткрыла один глаз и принялась наблюдать за ним. Наёмник принёс горящую свечу и поставил на тумбочку, пошатался по комнате и без интереса взглянул на моё исподнее, висящее на спинке кровати. Даже в тусклом свете на лице Ворстага виднелся свежий отпечаток пощёчины и темный синяк под глазом. Он устало вздохнул, скинул броню и рухнул на кровать, мгновенно захрапев. Я в тот момент пережила критическое падение своей самооценки с оставшейся после сегодняшнего похода единицы до нуля.
***
Прежде чем уснуть, вспоминала своё детство в Бруме. Тогда мне было всего тринадцать, и я работала на кухне вместе с мамой. Обычно в этом возрасте девочки начинают интересоваться противоположным полом. Один мальчишка норд, который мне нравился, сказал прямо, что моя мать шлюха. Я, вопреки своей симпатии, стукнула его по голове черпаком. Тогда он и меня обозвал шлюхой, что было вдвойне обидно.
Единственным, кто мог мне объяснить, что происходит, был мой дед. Я пришла в госпиталь, где он вместе с Валерианом, тогда еще совсем молодым мужчиной, создавал целебные снадобья.
Спросив у них, что значит быть шлюхой, я получила изумлённые взгляды. Валериан, смутившись, отвел глаза в сторону, а дед никогда не лез за словом в карман, посему разразился целой бурей проклятий, адресованных местной шпане и тупости обывателей, а под конец досталось и моей матери. На меня он никогда всерьез не ругался, но в тот раз как-то особенно разозлился, и всё в красках объяснил, да так, что мне захотелось всю жизнь провести одной.
Мама моя встречалась с одним солдатом. Она рано овдовела и была еще видной женщиной, но он уже был женат. За спиной про Луцию Октавию ходили разные нелицеприятные слухи, а дед ворчал, что она тем самым предаёт память о его сыне.
Не хотелось, чтобы меня оскорбляли и ненавидели, но, поработав на кухне еще пару лет, поняла, что среди этих косо посматривающих женщин я совершенно чужая. Если матери было наплевать на сплетни, то мне, юной девушке, приходилось морально тяжело. К счастью, у меня был дедушка, уважаемый в городе человек, травник и целитель, и я, сбежав с кухни, стала его помощницей в госпитале.
Тогда случился первый скандал. Скандал, который сотряс всю Бруму. Слухи обо мне потом долго ползли по всему городу.
Мать, как обычно, ворвалась в таверну с черпаком наперевес. Только теперь я сама сидела и пила эль вместе с дедом. Это был первый раз, когда я попробовала хмельное, щёки мои порозовели, я улыбалась и косела. Валдий следил, чтобы я не особенно налегала на душистый пенный напиток.