Основные принципы
Онтология определённости базируется на понятии (принципах) целого и на том, из чего оно состоит. Целое само по себе без учёта частей, части и целое как единое, имеющее части. Уникальность, обособленность и то, что их связывает — принцип сочетания, который и приводит к целому.
«Уникальность» и «обособленность». Звучит несколько непривычно. Более привычные термины — качество и количество. Это Аристотель и Гегель. Единое и многое — это Платон. Форма и материя по Аристотелю. Бытие и небытие — здесь аналогия не всем сразу очевидна, но будет объяснена далее. Беспредельное и предел — здесь всё противоречит и Гегелю, и Платону, и даже Пармениду. Сущность и её отрицание — здесь вообще всё непросто. Идеальное и материальное — из современной философии. Время-вечность и пространство — практически физика. Непрерывность и дискретность — математика. Более точно наши термины звучат так: «уникальность без обособленности» и «обособленность без уникальности». Звучат они так потому, что онтология определённости всячески борется с абстракциями, а наше мироздание столь сложно устроено, что упоминая одно, мы невольно цепляемся за другое. Но для ясности и простоты понимания желательно иметь чистый абстрактный термин, поэтому у нас одно явно открещивается от другого, чтобы у читателя даже мысли не возникло посмотреть в противоположную сторону. Эти понятия не есть реальность, хотя частично они где-то там прячутся, но являют себя только разуму, никакой эмпирики! А разум онтология признает, в основном, только в одном виде — в объективном. Поэтому как философское направление данная теория относится к объективному идеализму. А абстракция — это всего лишь метод временного отбрасывания того, что мешает, производимого в уме, то есть является вымыслом — предметом для исследования субъективного идеализма. «Сначала — хорошо, потом — плохо», как говорит герой Василия Шукшина в замечательном фильме Сергея Герасимова «У озера». Вариант «кто нам мешает — тот нам поможет» из известного кинофильма «Кавказская пленница» нам тоже, увы, не подойдет… Поэтому называем абстракции своими именами сразу, как есть, во избежании кривотолков.
Итак, что же такое «уникальность без обособленности»? Представьте себе мир, в котором куда бы вы, и когда бы вы не пошли, вы встретите только одно и то же, и ничего другого. Это и есть уникальность. Она даже чуть-чуть не похожа ни на что другое. И чтобы у вас не осталось ни малейших сомнений в этом — она абсолютно одинока. И хотя уникальностей много, все они «живут» в параллельных Вселенных и никак не пересекаются друг с другом. Каждая уникальность самодостаточна и никаких соседей не имеет. Поэтому уникальность беспредельна и непрерывна. Качество не имеет пределов, хотя Гегель утверждал обратное. Уникальность без обособленности всегда «одна». Более того, понятие «одна» для уникальности не существует, потому что «одним» можно быть лишь напротив компании, а рядом с уникальностью никакой компании нет. И обособляться уникальности просто невозможно. И хотелось бы, да не получится. Уникальность представляет собой вполне конкретное содержание в единственном числе (в единственном — это для нас, для понимания): «небо», «фотон», «твердое тело», «газ», «молекула водорода», «душа», «круг» и так далее. Точнее «мир неба», «мир фотона» и тому подобное. Но что мы можем знать о параллельных Вселенных? Ответ очевиден (ничего) и поэтому Парменид упаковал все эти уникальности в плотное «тело» бытия так плотно, что они потеряли свою уникальность, слились в единое, всеобщее «одно» под названием «всё». Он спрятал уникальности в свое понятие, упростив себе задачу. «Сущее прилегает к сущему». Именно поэтому уникальности, как содержательные сущности, смыслы относятся к бытию. Уникальность есть эйдос Платона. Уникальность всегда отвечает на вопрос «что»! Ей есть, что ответить! А вот «многого» Парменид «бежал», как «чёрт от ладана». По одной простой причине — многое имеет очень неприятное свойство: оно всегда изменчиво, постоянно что-то куда-то пропадает, то одного не досчитаешься, то другого, а это сильно противоречило планам Парменида, поэтому он прямо назвал «отсутствие» чего бы то ни было «иллюзией». И вместе с «отсутствием» он выбросил «многое», как его явный и непосредственный источник, а в придачу и «ничто».