Напиток подавали влюбленным парам, чьи обручальные кольца начинали звенеть над горизонтом их совместной жизни. Стекляшка жадно впитывала морщинистые лица молодости, в моменты, когда они только пригубляли чудную смесь. А глотание сей жижи проходило как раз в момент визуального оргазма стёкла.
Казалось, в этих картинах его сущность распадалась подобно пазлу, состоящему из триллиона частей. Даже поэтические строчки возникали у Стекляшки, когда она вытирала глаза от радужных слезок.
И утра день и вечера канитель
Смешно находит оно в сердцах
Погребенное, мечтами выплаканное!
Вот такое забавное трехстишие пришло изумрудности, когда еще одна веха жизни пронеслась через стёкла. Животы у зрителей могли уже давненько лопнуть, если бы не кавардачное письмо внешнего наблюдателя.
Кристальные плоскости уже начали подбирать прозрачность стеклянную, когда та окуналась и выныривала из еще одного образа-картинки. Уже пришла пора начинать очищение.
Цветами вымащивалась дорога назад, в дом светлого сердца. Цветными образами красился путь, ведущий в домашнюю обитель. Сердечная гладкость или душевная колкость – беда на том не строится, а показывается так созидательное созерцание.
Деятельность деятельными прыжками сама собой забрала всю краску прошлых похождений Стекляшки. Теперь нужно было смочить перья в иссиня-черные чернила, да исписать пару десятков строк о природе экстазов.
Рыбные лапы, или рабы лепия, или доблесть морского промысла – все это неслось навстречу изумрудности Иллюзюона. Он принимал се картинки в свое чрево, чтобы потом выстлать из них стены своего крошечного и шаткого замка.
Для стёкла и этой формы будет достаточно, чтобы поколебать его сознательные потоки. Для нового не жалко драгоценного сырья!
– Настал черед и для тварной натуры.
Очнулась Стекляшка уже в сотканном платье из материи, напоминающей конфетные лоскутки. Ей было хорошо и легко. Внутри плавали золотистые рыбки, а цветением сердца можно было заслонить свет самого солнца. Вот как было прекрасно на душе у стеклянного осколка. Постепенно осколочная радость приобретала вид цельного куска Стекла.
Без смешков то происходило, самым гармоническим образом оно производилось. Радостно было всему окружающему пространству. В изумруде начала проступать золотая с розовым пыльца. То свет звезд проникал в некогда закрытые области стеклянного бытия.
Иллюзюон делал все возможное. Он отражал лучшее, что есть в его гостье-госте. Этому конца будто бы не привиделось, но это было не так! Се есть искусная абстрактная иллюзия, полная всяких запутанных закутков.
Стекло расправило косточки. Прозрачными веерами обмахивало свое новое тело. Сознание пестрыми птичками взлетало к звездным небесам. Все это как пластинка с золотыми хитами – сделала для себя подложку к вечности.
Мячик тут как тут, некая сумка с драгоценностями открывает крышку для заинтересованных. Стекло здесь, и оно расправилось со Стекляшкой.
– Да будет почтенен твой взор, обращенный к вечным истинам! – Вымолвил Иллюзюон.
– Да будут славны твои гладкие тела и да будут они известны на многие и многие сотни и тысячи и миллиарды световых лет вокруг! – Трещал вездесущий изумруд.
Его славность Стекло встало в полный рост и сразу достигло головой прозрачного пололка, через который было видно Галактику и ее ближайших соседок. Как красив был вид и как хотелось протянуть руки туда, в неимоверное далеко, чтобы пощупать Вселенную, познакомиться с ней поближе!
– Да это же сказка… – Мечтательным голосом промолвило Стекло, завороженно наблюдая за все убыстряющимся движением звезд.
– Они танцуют свой танец, ведущий от жизни к смерти и наоборот. Бессчетные, неисчислимые вечности! – Иллюзюон приобнял Стекло за его блестящие плечи.
И пыльца цветочная снова начала падать на плодородные земли. И вырастали дивные соцветия, растений род чудесный. Деревья ласкал теплый ветерок. И стоило только закрыть глаза, чтобы в мгновение неизвестности на пустых пространствах воссоздались восхитительной красоты города.
Возможно ли чудо без вмешательства внутреннего наблюдателя? А если представить, что ему могут «подложить», через подсознание, нужные картинки, таким образом, чтобы наблюдатель ничего не заметил? Он станет думать, что это его идеи, его собственные.
Мысленные колыхания трепещут от новой искренности. Метамодерна щепотка, абстракции горсточка и еще пару кусочков нео-сюрреализма.