— Эй, Нацгвардия, — окликаем мужиков на броне, — отступаешь?
— Отходим на заранее подготовленные позиции, — отвечают севшие осиплые голоса.
Уставшие и пустые глаза этих солдат забыть невозможно, таких глаз не бывает у живых людей. Оглушительно громко ревут танки, лязгают по красной твердой, как камень, земле гусеницы, вздымая в раскаленном августовском воздухе сухую, словно кирпичную, пыль, натужно пыхтят старенькие бээмпэ и бэтээры. На нашу технику без слез не глянешь — вся побитая, много идет на сцепке, у машин клинят то коробки передач, то башни, то ходовая. Жестоко матерясь, вылезают из машин мехводы с кувалдами и ключами и торопятся устранить поломки — никто не хочет здесь задерживаться дольше, чем предусмотрено скоростью транспортного средства. Сзади, упираясь друг в друга бамперами, глохнут, закипая, шестьдесят шестые «газы» — «шишарики» — и сто тридцать первые «зилы», забитые боекомплектом, и почти в каждой машине, вопреки инструкциям и здравому смыслу, сидят и лежат люди прямо на ящиках с минами и гранатами. Подняв капоты, уставшие и издерганные водилы скрепя сердце поливают тонкими струйками из пластиковых бутылок бензонасосы водою — в такую несусветную жару вода здесь на вес золота. И отовсюду — с брони, с кузовов, из люков — на нас смотрят пустые зеницы, в которых на фоне белесого равнодушия тлеют оранжевые огоньки радости. Они вырвались из пекла, им повезло — они уходят, а значит, возможно, останутся живы, не в пример тем, кто сейчас бьется там, на Савур-Могиле.
Мы провожаем колонну глазами. Украинская армия покидает «Сектор Д». Еще несколько дней тому мы видели, как наши збройники шли на Саурку — бодрые и веселые, полные энтузиазма после ротации, а сегодня они ползут обратно — побитые, страшные, растерянные. Туда ехали люди, оттуда возвращаются призраки.
— Там капкан, — говорит суровый танкист. — Расстрел. — У него почти нет бровей и обожженное лицо: «Эй, погранец, ты жизни не видел, в танке не горел!» — шутит без улыбки, на ходу, без эмоций, автоматически, словно заряжая магазин «ак». А может, и не шутит.
Они уходят — мы остаемся. Мы — это передвижной пограничный отряд, 48 человек, добровольцы-контрактники. Нас неплохо подготовили и вооружили. Месяц погоняли на полигонах, научили стрелять из агээс и крупнокалиберного оружия, а потом посадили на три «газа-66», перекрашенных в защитный зеленый цвет, которые, очевидно, в мирной жизни развозили продукты по сельским магазинам, и в середине июня отправили сюда, на границу, в Донецкую область на пропускной пункт «Успенка». Служба обычная — суточные и дневные наряды для пулеметчиков и снайперов, остальные бойцы — в «секретах» или на пропускном пункте. Проверяем документы, патрулируем местность, задерживаем нарушителей границы; три дня назад, например, взяли наркомана из Ростова — весь в наколках, вены в дырках, ехал к нам воевать, удод.
В общем, ничего сложного, и если бы не минометы, которые начали лупить числа с двадцатого, то жить можно. А с минометами — нет, жить нельзя. Доктора не разрешают.
На высотку над Григоровкой ежедневный наряд — десять человек. Высотка, как говорят, господствующая, отсюда российская территория — как на ладони. Мы видим, как заходят на позиции, быстро разворачивая боевые расчеты, российские «грады», и долбят по Савур-Могиле. Это зрелище, особенно ночью, покруче, чем последний эпизод «Звездных войн» в кинотеатре 5Д — смертоносные фейерверки пролетают практически над нашими головами. Отсюда хорошо виден штык гранитного памятника солдатам Великой Отечественной на кургане — ничто его не берет. Там еще вчера развевался украинский флаг, теперь маячит флаг «Новороссии».
Между Марьинкой и Савур-Могилой — глубокий и длинный яр, идеальное место для прохода тяжелой техники. Сюда уже пытались заходить танки с той стороны, Т-72, их легко можно распознать по характерному звуку (наши орут так, что уши закладывает), а эти — модифицированные, урчат тихо — збройники успели отойти, не принимая боя, и передать координаты артиллерии — танки накрыли плотным огнем.
— У нас есть приказ отступать? — задаем сами себе вопросы, ответы на которые знаем заранее.
— У нас нет приказа отступать! — звучит патриотично, но на душе скребут кошки. Очень хочется верить, что нас не бросили тут одних.
— А какой у нас есть приказ?
— Приказ по охране государственной границы.
Но где она, эта граница? Ее нет в том строгом понимании, к которому мы привыкли по фильмам или кто-то, может быть, по службе в Советской армии: полосатые столбы с названиями государств, демаркационная линия, колючая проволока; нет, это обычная пересеченная местность без всяких знаков. Поэтому на карте мы можем только приблизительно провести карандашом условную черту — вот, видите, это граница между Украиной и Россией. Признаки и символы государственной границы здесь — это только пропускные пункты с государственными флагами. И польза от этих ПП разве что в том, чтобы получить в паспорт штамп и миграционную карту, если пересекаешь границу официально. В общем, в мирное время здесь рай для контрабандистов и пограничников — катайся туда-сюда сколько угодно, всегда можно договориться, все свои — и погранцы, и контрабандисты, а «контрабаса» во все времена на всех хватало.