— Не надо в посадку, там могут не найти, да и на растяжку нарвешься. Я думаю, что ты все правильно сделал, просто в могиле оказался не Андрей, а тот парень из батальона «Киев-1», который рядом в «камазе» сидел, нам так и рассказывали. Ему тоже полголовы снесло, то есть характер раны одинаковый. Поэтому ты записку напиши, кто он такой и откуда он там взялся, и в гроб ее положи, а сам давай за мной. Матери там совсем плохо...
Паша подумал, что написать, и полез искать в бардачок ручку или карандаш. Как назло, среди всякого хлама нужная вещь не хотела находиться, и Паша зло ругался и нервно посматривал на дорогу, не идет ли сюда кто-нибудь, чтобы задать вопрос: «А откуда это у вас в гробу, молодой человек, покойник? Давайте-ка разберемся, где вы его выкопали!» Но никто, к счастью, не шел. Паша, найдя, наконец сломанный карандаш, послюнил огрызок и вырвал из простой школьной тетрадки, которая неизвестно как тут оказалась, листочек, и написал: «Боец батальона «Киев-1». Погиб под Н. 29.08». Листочек положил в гроб, под сложенные на животе руки бойца, на гроб тут же, на багажнике, закрепил крышку, и опустил аккуратно на землю. Поставил вдоль обочины, метра два от проезжей части так, чтобы можно было, проезжая мимо, увидеть, а сам быстро прыгнул в машину и ударил по газам.
Воздух буквально звенел от тревоги и напряжения. Даже на главных улицах и широких проспектах, несмотря на вечер и опускающуюся прохладу, редкие прохожие спешили поскорее убраться с открытого пространства. Пустовали летние кафе и лавочки в скверах, немногочисленные маршрутки и машины шмыгали в переулки, будто боясь показаться на глаза, но их мало кто ждал на остановках общественного транспорта. Город словно вымер. Вокруг стояла такая тишина, какой никогда еще не бывало в миллионном городе, словно жители в один день покинули его навсегда. Люди ждали известий. Не из телевизора, нет — от своих родных и знакомых, которые сейчас воевали в зоне АТО и знали реальную ситуацию на фронте значительно лучше, чем журналисты и политики. Часть этих солдат уже привезли в госпитали и морги Запорожья и Днепропетровска, и по городу мгновенно разлетелись слухи о десятках грузовиков с убитыми в «Иловайском котле». Счет шел на часы. Наступление российской армии разлило страх и ненависть по городам украинского юга. Люди опасались полномасштабного вторжения, и по раскаленному палящим солнцем асфальту расползалось, шипя, ощущение грядущей беды и большой войны. Каждый житель города готовился к ней по-своему и сам принимал решение: уехать вместе с семьей, встретить россиян, как освободителей, или взять в руки автомат.
Тишину нарушил непривычный звук — по асфальту катилась солдатская каска. Катилась долго, глухо звеня и подскакивая, будто ее специально запустили с силой, как боулинговый шар. Каску никто не пытался остановить или подобрать — эхо расходилось, казалось, по всей улице, проникало в каждую квартиру, заглушая все телевизоры и споры. Каску уронил солдат. Он стоял на противоположной стороне около двух автобусов, вместе с другими солдатами, точно такими же, как и он, с черными от солнца и грязи лицами, и, не сняв бронежилета, с автоматом на шее, ни на секунду не отрываясь от пластиковой бутылки, жадно пил воду. Эти бойцы только что вернулись с передовой.
Елена Николаевна старалась увидеть лицо каждого из них — в надежде, что это окажется ее сын. Весь этот долгий тяжелый день они со Стасом провели в Днепропетровске. Сначала они поехали в морг, куда свозили тела погибших под Иловайском, но дальше порога их не пустили. Да они бы и не смогли зайти, такой изнутри шел тошнотворный запах. Им объяснили, что для идентификации тела сначала следует обратиться в военную прокуратуру, написать заявление и попытаться опознать тело по фотографиям и только потом возвращаться на опознание. В Днепропетровск они поехали наобум, от безысходности, сразу же после возвращения Паши и Стаса из неудачного вояжа на восток. В воинской части по-прежнему уверяли, что ничем не могут помочь и советовали подождать, когда все прояснится, но у Елены Николаевны был не такой характер, чтобы просто так сидеть и ждать.
В военной прокуратуре во время просмотра фотографий того, что осталось от тел украинских солдат, доставленных в морги из «Иловайского котла», Елена Николаевна потеряла сознание. Прокурор, не оценив риска, начал демонстрировать все снимки подряд: оторванные руки, ноги, развороченные животы с кишками наружу, пока Стас не выдержал и не сказал: «Хватит! Показывайте только там, где есть голова!» — «Так я ж хотел, как лучше! — удивился прокурор. — Может, там часы на руке увидите знакомые или татуировку...»